Михаил Орлов

Можно подумать, что всё было очень хорошо, а далее будет ещё лучше. Но, к сожалению, нововведения далеко не всем пришлись по сердцу. Понятно, что молодые — и не очень — «прогрессивные», так сказать, офицеры восхищались орловскими приказами; а что «фрунтовики-бурбоны», «закоснелые в невежестве», этими приказами возмущались. Но гораздо больше, чем тех и других, вместе взятых, было таких офицеров, которые этих приказов просто не поняли. Как так?! Проснуться утром — и начать жить совершенно по-другому, совсем не так, как привыкли, и ждать какого-нибудь нового каприза нового начальника?

В Рукописном отделе Пушкинского Дома хранится письмо командира батальона 32-го егерского полка подполковника А.Г. Неймана, написанное им генералу Орлову в то время, когда над командиром 16-й дивизии уже сгустились тучи… Оно исполнено весьма неразборчивым почерком, в некоторых местах чернила проходят через страницу насквозь, искажая на ней написанное. Однако вполне возможно понять то, что нам нужно:

«…Вспомните приказ, который [неразборчиво] мне при вступлении вашем на дивизию, и просили моего совета, вспомните, что я вам отвечал. Скольких бы неудовольствий избавили вы меня и себя, если бы послушались? Советовал я когда-нибудь тиранить солдата? Защищал ли жестокости? [неразборчиво]; но правила моего управления не произвели буйства неповиновения, пренебрежения начальников и пр. Позвольте сказать вашему превосходительству. Вы худо знаете солдата. Эпоха управления вашего ещё не настала. Вы имели похвальное намерение [неразборчиво] доверенность и любовь нижних чинов…»^{296}

Нейман, как и многие иные, считал, что Орлов «заигрывает» с солдатами и подрывает авторитет офицеров. (В принципе та же мысль звучит и в приказе графа Витгенштейна.) Офицеры также могли думать, что «его превосходительство чудит», чему не особенно удивлялись: Орлов был гвардеец, а в гвардии к нижним чинам отношение традиционно было барственно-снисходительное — так ведь и солдаты там были специально отобранные, не только по внешним данным, но и по личным своим качествам.

Не будем идеализировать тот «человеческий материал», из которого делались «чудо-богатыри» Русской императорской армии. При рекрутской системе помещики старались сдавать в солдаты худших — если не по внешнему виду, для которого при приёме рекрутов существовали определённые критерии, то по нравственным качествам — уж точно. «Солдатчина» считалась суровым наказанием, срок службы достигал 25 лет, вот и старались господа сбагривать бездельников, пьяниц, смутьянов, нечистых на руку людей. Но далее рекрута воспитывал «здоровый воинский коллектив», помогая ему поскорее «изжить» все отмеченные недостатки: нет, наверное, смысла объяснять, как в этом суровом коллективе молодых солдат приучали трудиться наравне со всеми и не зариться на чужое…

К сожалению, отбор и подготовка офицерского состава, особенно в армейской пехоте, также оставляли желать лучшего.

Мы имеем весьма романтичное представление об армии эпохи 1812 года. Блистательные «молодые генералы своих судеб», благородные офицеры-помещики, etc. Но если обратиться к очень интересной книге Дмитрия Целорунго «Офицеры русской армии — участники Бородинского сражения», оттуда можно почерпнуть много неожиданных статистических данных. (При Бородине сражалась только часть русских вооружённых сил — но, думается, и по всей армии картина будет почти такая же.) Так, «…основная масса офицеров (77 процентов) не была владельцами или наследниками крепостных и недвижимости, а на долю офицеров-помещиков приходилось всего 3,8 процента от общего числа офицеров… По нашим данным, 20,8 процента офицеров-помещиков лично владели не более 20 крепостными мужского пола и 36,1 процента владели от 21 до 100 крепостными»^{297}. Да ведь нищета всё это была, милостивые государи! Отсюда и уровень развития соответствующий, и желание хоть как-то денежку прикопить…

Из той же книги можно узнать, что 66,8 процента офицеров армейской пехоты умели только читать и писать, на чём и заканчивалось их образование; подавляющее большинство офицеров начинало службу в своих же полках юнкерами, а то и солдатами. Нравы армейского офицерства были достаточно простые и грубые, а потому не удивительно, что дисциплина поддерживалась за счёт палки и кулака. Признаем, что в то время, да при том контингенте совсем обойтись без этого было нельзя — вот только всё должно было быть в меру… Но кто эту меру сразу определит?!

Наверное, всё-таки Михаилу Фёдоровичу прежде всего нужно было как следует поработать с офицерами, разъяснить им свою позицию, предупредив, что это не минутный каприз нового начальника, а постоянная его политика, проконтролировать выполнение приказов… Это ж только в сказках все приказы выполняются неукоснительно и немедленно!