В то время Оттоманская империя находилась под угрозой гибели. «От реформ Селима[171] не осталось почти никаких следов, а Махмуд[172], сожалевший об этой неудаче, не решался ещё открыто взять на себя продолжение реформаторской политики. Янычары по-прежнему господствовали в Константинополе… Алжир и Тунис находились в чисто номинальной зависимости от Порты, и Европа не признавала вассальных уз, связывавших эти области с Турецкой империей. Багдадский пашалык фактически был почти совершенно независим. В Аравии ваххабиты продолжали оказывать упорное сопротивление войскам Мехмеда-Али. Последний, отделавшись от мамелюков, правил Египтом почти на правах независимого государя. В Малой Азии ускатский паша Чапван-оглу отвоевал себе нечто вроде королевства, из которого султан никак не мог его выбить; во внутренних областях шли вечные раздоры между деребеями; а на побережье господствовала всесильная олигархия Кара-Осман-оглу…»{276}
Признаем, не всё понятно, но звучит жутко! Для полноты картины можно добавить, что постоянно волновалась Босния, что Сербия сделалась почти совсем независимой, а Черногория не только пользовалась независимостью, но и стремилась расширить свои границы; неспокойно было также в Молдавии и Валахии. А уж что тогда творилось в землях Эллады!
«Наконец, начал пробуждаться греческий народ, и это пробуждение проявлялось как в военных приготовлениях, так и в мирной пропаганде школ и газет. Если образовавшееся в 1814 году в Афинах общество Филомузы ещё скрывало свои политические стремления под оболочкой чисто литературной программы, то иначе обстояло дело с
Особенную надежду греческие повстанцы возлагали на единоверную Россию и её государя. Поэтому 31 марта того же 1820 года генерал-эфором — блюстителем «Верховной Власти», да ещё и с титулом «Благодетеля» — был признан генерал-майор князь Александр Ипсиланти[174], сын господаря Молдавии и Валахии, а ныне — командир бригады 1-й гусарской дивизии. Он был известен Орлову не только по Кавалергардскому полку, но и как флигель-адъютант императора. Князь участвовал в Отечественной войне и Заграничном походе, лишился в бою под Дрезденом правой руки, но продолжал служить.
Вот только отношения с русским государем складывались не так просто, как бы хотелось…
«Время Венского конгресса было особенно благоприятно для патриотических надежд греков. Их соотечественник граф Каподистрия[175] был доверенным лицом и ближайшим сотрудником Александра I по иностранным делам; благодаря его стараниям, в Венский трактат не была внесена статья, гарантирующая неприкосновенность Порты. Не только славяне, но и греки полагали, что “освободитель Европы” намерен сделаться и освободителем христианского востока: самое имя “Священного союза” вводило многих в заблуждение относительно цели этого учреждения и возбуждало уверенность, что этот союз может быть направлен против врагов Креста…»{278}
К сожалению, это были только догадки и надежды. Министр Иоанн Каподистрия с горечью говорил своим соотечественникам, что Александр I «вовсе не намерен воевать с турками и расстроить свои отношения с Англией», хотя для пользы греков он и будет делать всё возможное. Но — в известных пределах.
Тем временем князь Ипсиланти, испросивши заграничный отпуск для лечения, отправился в Одессу, тогда ещё «заграницей» не являвшуюся, где стал заниматься подготовкой грядущего возмущения… Всем было понятно — по крайней мере очень многие на это весьма надеялись, — что если народ Греции восстанет, то вряд ли Россия сможет оставаться в стороне.
Можно понять, что совсем не случайно Александр I поручил 16-ю пехотную дивизию инициативному и отважному генералу — обстановка была тревожная. Михаил вскоре напишет в одном из своих писем: «У нас большие известия и отовсюду что-то возгорается похожее на предвозвещение общего пожара».
Хотя самому Орлову новое назначение поначалу не очень понравилось. Перед отъездом в Кишинёв он писал князю Петру Вяземскому: