Михаил Кузмин

На этом психологическом фоне Кузмин впервые попадает на «Башню» Вячеслава Иванова, то есть в самый центр петербургского литературного мира^[236]. Впервые это произошло 18 января 1906 года, когда на «среде» читался реферат Л. Галича (Габриловича) о соотношении религии и мистики, показавшийся Кузмину «длиннейшим и скучнейшим». Да и на хозяев «Башни» он произвел (во всяком случае, на Л. Д. Зиновьеву-Аннибал) неблагоприятное впечатление. Можно предположить, что Кузмин высказал какие-то свои взгляды на события революции и был ею сразу зачислен в «черносотенные поэтишки»^[237]. Но зато на этом вечере Кузмин познакомился с Брюсовым и его внимание сразу же привлек. Из дневниковой записи мы знаем, что на «среде» Кузмин ничего не читал и попал в поле зрения московского поэта и фактического редактора журнала «Весы» как автор «Зеленого сборника». Но уже при первой более интимной встрече определилось, что визитной карточкой Кузмина сделались «Александрийские песни». Конечно, и «Крылья» были для определенного круга слушателей (еще не читателей) в известной степени притягательными, и совсем не исключено, что сопряженные потом Зинаидой Гиппиус с ними «Тридцать три урода» Л. Д. Зиновьевой-Аннибал были написаны под воздействием, хотя бы опосредованным, повести Кузмина, но Брюсов заинтересовался не ими.

20 января Кузмин записывает: «После обеда отправился к Каратыг<иным>, там были Нувель, Нурок, потом Брюсов, он очень приличен и не без charmes^[238], только не знаю, насколько искрен. Тут были сплетни про „Руно“, Иванова и Мережковского, он почему-то Юрашу <Ю. Н. Верховского> представлял совсем молодым и потом заявил, что думает, что журнальная деятельность мне менее по душе. Но „Алекс<андрийские> песни“ будут в „Весах“ не ранее апреля, положим, и если что вздумаю написать, чтобы прислал, и что „Весы“ будут мне высылаться. Не знаю, насколько это верно, т<ак> к<ак> главной целью его было завербовать Юрашу». Относительно последнего Кузмин явно заблуждался, ибо вскоре после этого собрания Брюсов извещал своего соратника, издателя «Скорпиона» и «Весов» С. А. Полякова: «…нашел весь состав Зеленого Сборника, из которых Верховский и Кузмин могут быть полезны как работники в разных отношениях»^[239].

Именно с этого вечера началось постоянное и почти безоблачное сотрудничество Кузмина с крупнейшим и наиболее значительным журналом русского символизма. Опоздав к его началу, в момент наибольшего расцвета популярности Кузмин оказался среди тех, на кого Брюсов возлагал особенно большие надежды. Не случайно он не раз защищал Кузмина от критики, благожелательно (хотя далеко не всегда безошибочно; именно ему принадлежит сомнительная честь приложения к поэзии Кузмина французской поговорки: «Его стакан мал, но он пьет из своего стакана», которая до сих пор как бы носится в воздухе при разговоре о Кузмине) рецензировал его произведения, вел дружественную переписку^[240].

3 марта 1906 года Кузмин отправил ему ряд «Александрийских песен» с пометой: «Посылаю их почти все, чтобы Вы сами могли сделать выбор годного, что, равно как перестановку их, предоставляю на полнейшее Ваше усмотрение»^[241]. «Песни» были напечатаны в седьмом номере «Весов» за 1906 год, за ними последовали «Крылья» (1906, № 11), цикл «Любовь этого лета» (1907, № 3) — и с этого времени литературная судьба Кузмина стала успешно развиваться. Он даже финансово связал себя с издательством «Скорпион», и до 1912 года включительно практически все его книги выходили именно там^[242]. Однако при всей связанности с символистами Кузмин внутренне всегда сохранял свободу от каких бы то ни было попыток подчинить себя групповой дисциплине и групповым интересам. Он сотрудничает с «Золотым руном», когда ведущие сотрудники «Весов» его бойкотируют^[243], он регулярно противоречит «мозгологствованию» Вяч. Иванова и, чаще всего представляясь «своим», в то же время сохраняет позицию стороннего наблюдателя, что вполне соответствует его принципиальному нежеланию связывать себя какой бы то ни было групповой дисциплиной.

Однако вернемся к дебюту Кузмина в литературно-артистическом Петербурге 1906 года.

Упоминания о знакомстве с ним именно в этом году встречаются во многих мемуарах, одно из наиболее подробных — во «Встречах» В. Пяста: «Уже в ту же зиму, кажется, — а может быть, в самом начале следующей осени^[244], — в числе гостей Сологуба оказался одетый в особую поддевку своеобразного стиля, с какими-то шаровидными и резными застежками, певец и музыкант, исполнявший под собственный аккомпанемент свою музыку на свои же слова, — черный, как смоль, молодой, румяный человек, — это был не кто иной, как М. А. Кузмин.

Он пел свои „Куранты любви“ и другие песни первых лет своего литературного расцвета. Так как они всем известны, я воздержусь от соблазна цитировать здесь какое-нибудь, за исключением одного, потому что в следующие зимы я постоянно слышал его, вот с таким произношением, от одного своего приятеля <…>: