Михаил Юрьевич Лермонтов

Повсюду мысль одна – одна идея;
Она живет и в пепле, и в пожаре;
Она и там – в огне, в раскатах грома;
В сокрытой тьме бездонной глубины;
И там, в безмолвии лесов дремучих;
В прозрачном и плавучем царстве вод глубоких;
В их зеркале и шумной битве волн;
И в тишине безмолвного кладбища;
На высях гор безлюдных и пустынных,
В печальном завывании бурь и ветра;
В глубоком сне недвижимого камня;
В дыхании былинки молчаливой;
В полете к облаку орлиных крылий,
В судьбе народов, царств, ума и чувства… Всюду
Она одна – царица бытия!

[ «Царство мысли»]

На свое собственное творчество поэт смотрит также как на одно из проявлений этой великой мысли, и он пишет:

Не может быть, чтобы мои идеи
Влиянья не имели на природу.
Волнение страстей, волнение ума,
Волнение чувств народа —
Все той же проявление мысли.

[ «Дума двенадцатая»]

Человек – вот центр всей природы, ее обнаружение, в котором она всего лучше самопознает себя: человек бывает и своеволен и неразумен, но ему дан светоч ума и даны добрые стремления и неразрывно с ними связанная красота —

Все творенья в Божьем мире
Так прекрасны, хороши!
Но прекрасней человека
Ничего нет на земле!
То себя он ненавидит,
То собой он дорожит,
То полюбит, то разлюбит;
За миг жизни век дрожит…
Даст желаньям ли свободу —
Землю кровью напоит;
Буйной воле даст ли волю,
Под ним море закипит.
Но изменится стремленье,
Озарится светом ум —
И своей он красотою
Все на свете помрачит…

[ «Человек»]

Два начала враждуют в человеке – начало духовное и телесное:

В глыбу
Земляную
Сила неба
Жизнь вложила,
И живет в ней
Как царица!
С колыбели
До могилы
Дух с землей
Ведут брани:
Земь не хочет
Быть рабою —
И нет мочи
Скинуть бремя;
Духу ж неба
Невозможно
С этой глыбой
Породниться…

[ «Вопрос»]

И две жизни есть в мире; одна – светла и горит, как солнце; в ее очах небесный тихий день, святая мысль и чувство. Это – жизнь земного духа, она долга, как Божья вечность. Другая же жизнь темна; в ее очах земная грусть и ночь, и не звучит в ней свободная речь; это – жизнь земного праха, и она кратка, как блеск звезды падучей («Две жизни»).

И счастлив тот, кто может жить этой жизнью духа. Ею живет и поэт – властелин-художник; его душа вмещает в себе целую природу:

Проникнуты чувством,
Согреты любовью
Из нее все силы
В образах выходят…
Властелин-художник
Создает картину —
Великую драму,
Историю царства.
В них дух вечной жизни,
Сам себя сознавши,
В видах бесконечных
Себя проявляет;
И живет столетья,
Ум наш поражая,
Над бездушной смертью
Вечно торжествуя.

[ «Поэт»]

Таковы в общих чертах мысли и настроение этих «Дум». Мысли, конечно, принадлежат не Кольцову. В них нетрудно узнать некоторые из натурфилософских, исторических и эстетических положений Шеллинга и Гегеля, с которыми Кольцов ознакомился в кружке Белинского. Кольцову в данном случае принадлежит только оправа, в которую эти мысли вставлены. И она имеет свою художественную ценность.

Название «певец народной жизни», «поэт-прасол», как обыкновенно называют Кольцова, не характеризует всей его поэтической деятельности. Народная песня входит в нее как составная главная часть, но не менее оригинальна и его философская лирика. Она связывает Кольцова с его эпохой и делает его участником того умственного движения, того критического отношения к жизни, которое так явственно сказывалось тогда в наиболее интеллигентных классах нашего общества.