Вот и в январе 1504 года не успели флорентийцы избегнуть одной опасности, как тотчас же подверглись другой. До Флоренции дошел слух, что Пьеро Медичи, злосчастный до конца, утонул, пытаясь переправиться через реку к северу от Неаполя[372]. С точки зрения правительства это была добрая весть. Куда более настораживал тот факт, что Пьеро утонул, отступая вместе с французским войском, которое только что понесло сокрушительное поражение. Флорентийцы восприняли его как личный удар, поскольку французы, вновь вторгшиеся в Италию в 1499 году при новом короле, Людовике XII (Карл VIII умер, ударившись головой о дверной косяк), теперь были главными союзниками Флоренции. В подобной изменчивой и беспокойной обстановке Давид – торжествующий, храбрый герой – оказался идеальным национальным символом.
Во время дискуссии живописцы и ваятели высказывали и иные соображения. Некоторые полагали, что скульптуру необходимо защитить от потенциальных нападений (не совсем ясно, со стороны политических противников или обычных хулиганов); другие думали о том, как уберечь ее от пагубного воздействия стихий. Последнее внушало опасения в том числе Джулиано да Сангалло, другу и наставнику Микеланджело. Он предпочел бы установить статую в Лоджии «из-за хрупкости мрамора, материала деликатного и нежного»[373]. До последнего времени этот аргумент не принимали в расчет по той простой причине, что «Давид» простоял, открытый стихиям, четыреста лет и не пострадал. Впрочем, технический анализ, проведенный в 2003 году, показал, что мрамор «Давида», в отличие от камня «Пьеты», на самом деле был добыт не в каменоломнях Польваччо, известных своим лучшим, «статуарным» мрамором, а имел посредственное качество. Поэтому Сангалло, возможно, высказывал опасения самого автора.
Зато у Леонардо да Винчи «Давид» вызывал сдержанные сомнения. Не демонстрируя преувеличенной враждебности, он посоветовал установить «Давида» в малозаметном месте, на задворках Лоджии деи Ланци. Он также рекомендовал показывать «Давида», «прикрыв наготу оного чем-либо для приличия», то есть фиговым листом или набедренной повязкой. Действительно, он принимал статую только с оговорками, судя по рисунку, на котором сам запечатлел исправленную и, с его точки зрения, несомненно улучшенную версию «Давида» Микеланджело. На рисунке Леонардо голова Давида меньше, поза более гармонична и соразмерна, вся фигура лишена героической энергии, а срамные части, как требует декорум, скрыты от взоров. Очевидно, Леонардо видел в шедевре Микеланджело интересный образец жанра, но полагал, что пропорции статуи неверны, вид слишком властен, угрожающ и непристоен. Он, Леонардо, сделал бы лучше[374].
Леонардо да Винчи. Нептун. Ок. 1504 (?). По-видимому, Леонардо запечатлел здесь свою собственную, «дополненную и исправленную» версию «Давида»
Это собрание живописцев и ваятелей, как и многие ему подобные на протяжении столетий, так и не пришло к единому окончательному решению. Через несколько месяцев отцы города все-таки постановили разместить «Давида» на Пьяцца делла Синьория, по крайней мере отвергнув место возле врат собора. По словам флорентийского мемуариста Пьеро Паренти, это решение было принято по совету самого Микеланджело[375]. 1 апреля Кронаке и Микеланджело было велено перевезти «Давида» на Пьяцца делла Синьория[376].
Сделать это само по себе было подвигом инженерной мысли: «Давид» достигал высоты пяти с половиной метров, весил несколько тонн и имел хрупкую, легкоуязвимую поверхность. Микеланджело и Кронака подвесили «Давида» к деревянной башне, которую стали медленно перетаскивать по временному настилу из смазанных жиром бревен. Более сорока человек тащили ее при помощи лебедок, натягивая канаты и вращая ворот. Мрамор не был закреплен неподвижно, его подвесили на канатах таким образом, чтобы он равномерно покачивался при толчках. «Давид» словно парил в воздухе, не касаясь ногами земли, «петля из каната, на котором висела статуя, очень легко скользила и стягивалась под давлением тяжести; придумано это было… прекрасно и остроумно»[377], вот только кем именно, Микеланджело или Кронакой, история умалчивает.
14 мая, около восьми часов вечера, «Давид» появился в воротах Попечительства; часть стены над входом даже пришлось разобрать, чтобы пропустить статую[378]. «Давид» двинулся по улицам города, подобно изваянию античного бога, несомому торжественной процессией. Чтобы преодолеть несколько сот метров, отделявших Попечительство собора от Пьяцца делла Синьория, «Давиду» потребовалось четыре дня. К этому времени и сам он, и его двадцатидевятилетний создатель стали флорентийскими знаменитостями.[379]