Микеланджело. Жизнь гения

Подобный «публичный показ» скульптуры весьма напоминает сенсационную выставку картона, устроенную Леонардо в церкви Сантиссима Аннунциата за два года до этого, и может быть расценен как попытка саморекламы. Впрочем, существовала и другая причина показать статую. Хотя, по-видимому, попечители уже приняли решение не устанавливать ее на стене собора, к единому мнению о том, куда же ее поместить, они так и не пришли.

С точки зрения XXI века подобная ситуация не кажется чем-то уж слишком необыкновенным, но для эпохи Ренессанса она была беспрецедентна. В XV веке само собой разумелось, что монументальные произведения искусства, будь то скульптуры или алтарные образы, создавались для конкретных мест, но после падения Медичи в 1494 году республиканское правительство конфисковало из палаццо Медичи несколько скульптур, например бронзовых «Давида» и «Юдифь и Олоферна» Донателло. Подобно «Геркулесу», они издавна считались символами флорентийской отваги и стойкости в борьбе с врагами города[369].

Доменико Гирландайо. Утверждение устава францисканского ордена. Деталь. 1479–1485. На заднем плане – Лоджия деи Ланци и Пьяцца делла Синьория до установления «Давида» Микеланджело. На фреске запечатлены два места, на которых предлагалось разместить «Давида»: под центральной аркой Лоджии и слева, возле входа во дворец

Прежняя чехарда с перемещением статуй могла подсказать флорентийским властям идею выбрать для «Давида» более эффектное и политически значимое место, но окончательное решение так и не было принято, ведь полгода спустя, 25 января 1504 года, попечители Санта-Мария дель Фьоре собрали двадцать восемь живописцев и ваятелей, чтобы те высказали свое мнение. В их числе находились Боттичелли, Джулиано да Сангалло, Перуджино, Филиппино Липпи, Козимо Росселли, Пьеро ди Козимо и Леонардо да Винчи. Иными словами, это был, пожалуй, самый звездный «худсовет», который видела ренессансная Италия[370].

Они встретились в лютый мороз. Спустя десять дней замерзла река Арно. Сначала они еще раз осмотрели большую, почти завершенную скульптуру во дворе, потом, завернувшись в подбитые мехом плащи, перешли во внутренние покои обсуждать установку «Давида». Самым странным в этой дискуссии был тот факт, что по какой-то загадочной причине самого Микеланджело не пригласили. Возможно, его точка зрения уже была известна; возможно, его сочли заинтересованным лицом, поскольку вопрос о размещении статуи касался его собственной славы и престижа. Впрочем, некоторые участники дискуссии заметили его отсутствие и выразили свое недоумение по этому поводу.

Другая загадочная деталь – задержка работ. «Давида» можно было показать публике еще в июне 1503 года, но к концу января 1504-го его по-прежнему описывали как «почти завершенного». Микеланджело тонул в море заказов, и, возможно, занятость мешала ему навести окончательный лоск.

Судя по протоколу «худсовета», вопрос о месте для «Давида» так и не был решен. Высказывались различные предложения. Некоторые придерживались мнения, что статую следует установить у главных ворот собора; другие полагали, что для нее очень подойдет Лоджия деи Ланци, возведенное в XIV веке парадное помещение для официальных церемоний, стоящее перпендикулярно к палаццо делла Синьория: о том, где именно в Лоджии надобно поставить «Давида», также шли споры; третьи участники дискуссии настаивали, что лучше всего «Давид» будет смотреться либо в самом палаццо, либо под его стенами.

Любой выбор имел под собой политическую подоплеку. У стен собора «Давид» сохранил бы свои изначальные религиозные коннотации. Он сделался бы неотъемлемой частью церкви, для которой и задумывался, и только помещался бы ниже, где его легче было бы рассмотреть. Если бы его передвинули ближе к палаццо, дому правительства и резиденции нового гонфалоньера, то, естественно, «Давид» превратился бы скорее в символ политической власти.

Флорентийцам характер и расстановка статуй не только представлялись чрезвычайно важными, но и по временам внушали суеверный, почти первобытный ужас; в частности, об этом свидетельствует выступление первого глашатая республики, выразителя интересов режима, прежде всех высказавшегося на данную тему. Он объявил, что скульптура «Юдифь и Олоферн» Донателло, стоявшая перед дворцом, есть «символ смерти» и провозвестник несчастья, главным образом потому, что изображает женщину, убивающую мужчину[371]. После того как оную скульптуру установили возле палаццо, продолжал глашатай, словно речь шла о причине и следствии, Флоренция потеряла Пизу. Республика отныне вела несколько войн одновременно, не только бесконечно сражаясь в тщетной надежде снова завладеть Пизой, но и поневоле сдерживая Медичи и их сторонников, которые то и дело грозили вернуться и захватить власть. Военные конфликты на Апеннинском полуострове то затухали, то разгорались, победы чередовались для флорентийцев с неудачами, город часто находился на грани стратегической катастрофы.