Микеланджело. Жизнь гения

Сохранилось примерно пятьсот графических работ, выполненных Микеланджело; точное число их навсегда останется предметом ученых дискуссий, но совершенно очевидно, что это лишь малая толика тех тысяч рисунков, что когда-то существовали, и что остальные были утрачены, поскольку их уничтожил сам автор[676]. Как писал Вазари, «мне известно, что незадолго до смерти он сжег большое число рисунков, набросков и картонов, созданных собственноручно, чтобы никто не смог видеть трудов, им преодолевавшихся, и то, какими способами он испытывал свой гений, дабы являть его не иначе как совершенным»[677].

Задолго до этого, в 1518 году, Микеланджело велел наиболее доверенному своему ассистенту сжечь стопку chartoni в его римской мастерской[678]. Среди них, возможно, находилось и большинство подготовительных эскизов и набросков для фресок Сикстинской капеллы. Так или иначе, до нас не дошел ни один картон и лишь несколько эскизов потолочных росписей. Мы можем лишь пожалеть об утрате, вероятно, самых чудесных рисунков из числа выполненных им, но вывод напрашивается сам собою: Микеланджело мало интересовали стадии завершенной работы. В его глазах важен был только совершенный результат.

Ранней осенью 1511 года Юлий вернулся к осуществлению своих любимых проектов со всем жаром и страстью человека, который за последний год успел несколько раз побывать на пороге смерти. 1 октября он заплатил Микеланджело четыреста дукатов, тем самым дав своего рода сигнал к началу новой живописной кампании – или, по крайней мере, возвестив, что планирует таковую[679].

Анатомический рисунок торса в три четверти. Дата неизвестна

Сотворение Солнца, Луны и растений. Потолок Сикстинской капеллы. 1508–1512

Только в последний год, с осени 1511-го до конца 1512-го, после долгих размышлений и на волне вновь пробудившейся энергии, столь потребной для работы, потолок Сикстинской капеллы заиграл новыми, небывалыми красками, фрески обрели невиданную мощь и одновременно возвышенную утонченность. Персонажи сделались еще более масштабными и величественными, композиция отдельных сцен – яснее и обозримее, весь замысел – более дерзким. Вынужденный перерыв в работе, продлившийся год, дал Микеланджело возможность обдумать выполненное и решить, как он двинется дальше. Ему позволили сделать то, что он, вероятно, не мог осуществить, пока в капелле стояли леса, а именно посмотреть на завершенные фрагменты глазами зрителя, с пола, с расстояния в двадцать один метр.

Снова приступив к работе, он стал тяготеть ко все более монументальным и драматичным изображениям. Пророки и сивиллы неуклонно росли, достигая высоты более трех метров. В центральной части появились всего несколько фигур, поистине героических в своей демиургической мощи; где-то запечатлен был один лишь Господь, благословляющий землю, творящий Солнце и Луну, отделяющий свет от тьмы. В отличие от более ранних фрагментов росписей, вся живописная поверхность теперь словно оживает, движется и обретает ритм, а пророки, сивиллы, обнаженные юноши и сам Господь Бог словно превращаются в танцоров, исполняющих некий священный балет и чутко улавливающих малейшие колебания этого задуманного живописцем визуального ритма.

Одна из наиболее удивительных черт всей фрески – это подчеркнутое, преувеличенное внимание к мужской наготе, которую Микеланджело ценил столь высоко, что лишил всякого смысла историю «Опьянения Ноя». Суть повествования заключается в том, что патриарх, первым насадивший виноградник и приготовивший вино, попробовал напиток из перебродивших виноградных гроздьев и был обнаружен сыновьями в шатре, где он лежал без чувств, а наготу его мог узреть каждый. Сыновья, отвратив взоры от постыдного зрелища, покрыли его одеяниями. Микеланджело изобразил этот сюжет, не отступая от библейского текста, но нарушил логику, показав Сима, Хама и Иафета тоже совершенно обнаженными.

Персонаж фрески «Сотворение Адама» – величайший из обнаженных Микеланджело и один из знаменитейших образов, им созданных; он делит пальму первенства с мраморным «Давидом». Подобно «Давиду», Адам сконструирован из совершенно не подходящих друг к другу деталей, но несоразмерность частей его тела иная, нежели у Давида. Если у Давида огромная голова, то у Адама – крошечная, а грудная клетка невероятно, невозможно широкая. С возрастом Микеланджело тяготел к изображению все более и более широкогрудых героев. Вероятно, мощная, широкая грудная клетка позволяла ему обозначить скрытую энергию, таящуюся в мышцах и костях плеч и торса, готовых вот-вот прийти в движение.[680]