Мика и Альфред

То ли Альфред все знал досконально из каких-то своих «потусторонних» источников. И не спрашивал Мику про то горькое время в силу своей врожденной деликатности… Все возможно.

Мало ли, если существует вот такой Альфред, значит, есть и другой – НЕПОЗНАННЫЙ МИР, откуда и пришел Альфред к Мике?!

… И время от времени, сидя за работой, Мика рассказывал Альфреду, примостившемуся на старой кабинетной тахте, разные забавные армейские истории, участником или свидетелем которых он был. И тогда в Микиных глазах вдруг явственно проступали забытые времена и события, он сам увлекался этими воспоминаниями и радовался искренней и очень непосредственной реакции Альфреда.

Всплывали затерянные в десятилетиях прошедшей жизни подробности, события с такого невероятно далекого расстояния высвечивались совсем иным светом, приукрашивались в мягкие, ироничные, пастельно-примирительные тона, которых тогда не было и в помине…

Вспомнил Мика Поляков, как весной сорок четвертого провожали его в Ташкентское военно-авиационное училище два человека – профессор Эйгинсон Вадим Евгеньевич и его друг, начальник всего уголовного розыска, однорукий Петр Алексеевич.

Вспомнил Мика, как, никого и ничего не стесняясь, профессор Вадик Эйгинсон, стоя у теплушки на станции Алма-Ата-вторая товарная, целовал его в макушку и тайком от друга Петюни, от Петра Алексеевича, запихивал Мике в карман пузырек с «эйгинсоновкой» – спирт пополам с глюкозой – и шептал:

– На дорожку тебе, сынок…

Теперь-то Михаил Сергеевич Поляков понимал – видел все однорукий начальник уголовного розыска. Просто промолчал. Протянул Мике объемистый пакет и сказал:

– Держи, Мика-Михаил. Постарайся сохранить это. Спрячь. Тут все фотографии твоего отца… И мамины. Документы разные… И статья товарища Симонова. И рисунки кое-какие твои. Все, что ты меня тогда просил. Помнишь?

– Спасибо, Петр Алексеевич, – еле выговорил Мика. – За все спасибо…

Проглотил комок, шмыгнул носом и добавил:

– И вам, Вадим Евгеньевич.

А когда вдоль эшелона понеслось «По вагонам!», быстро сказал начальнику уголовного розыска:

– Петр Алексеевич! Там, в Каскелене, в детдоме для трудновоспитуемых, пацан есть – Валерка Катин… Совсем еще малолетка… Пропадет он там, Петр Алексеевич! А пацанчик классный!… Катин Валерик… Не забудете?…

***

Первая неделя – карантин в щитовом бараке с двухъярусными железными койками. Соломенный матрас без простыни, ветхое, прозрачное одеяло без пододеяльника, подушка ватная без наволочки.

В первый же день карантина Мику снова остригли наголо. Как в последней следственно-тюремной отсидке после смерти Лаврика.

Школа Вишневецкого, наоборот, поощряла разные фасонистые прически. Там расческа даже входила в обязательный комплект амуниции. Да кому теперь про это скажешь?…

Здесь же сначала всех остригли под «ноль», а потом пропустили через настоящую, строгую летную медицинскую комиссию. И нещадно отсеивали.

– И куда это военкоматы смотрят?! Присылают, понимаешь, доходяг, дистрофиков, трипперитиков, от которых за версту планом несет, и хотят, чтобы мы из них летчиков делали!… – возмущался начальник медслужбы авиашколы подполковник Хачикян. – Да еще с фронтов черт знает кого прислали!!!

Война шла к завершению тяжелой поступью, на ходу давя и чужих, и своих, и, чтобы хоть как-то сберечь молодняк для последующего восстановления страны, первого мая сорок четвертого года был издан указ: «…снять с фронтов Великой Отечественной войны военнослужащих рядового и сержантского состава 1926 – 1927 годов рождения и имеющих образование не ниже семи классов средней школы, направить на продолжение военной службы на учебу в офицерские школы и училища различных родов войск. Не имеющих вышеуказанного образования направить для дальнейшего прохождения воинской службы в подразделения тылового назначения».

Шестнадцатилетний Мика Поляков, рожденный весной двадцать седьмого года, безоговорочно попадал под действие этого указа…

Все прошедшие медкомиссию подвергались «строжайшим» экзаменам – математике и собеседованию. В математике нужно было отличить площадь круга от длины окружности и правильно изобразить их математическое выражение.

Тут на помощь призывникам и уже повоевавшим ребятам приходили старослужащие, даже летающие курсанты, и нашептывали правильные ответы. Тогда в отличие от сегодняшней армии покровительство «старичков» молоденьким салажатам было модным и обязательным.

На собеседовании ты мог заикаться и невразумительно блеять по любому поводу, но на вопрос «Почему ты захотел стать летчиком?» должен был ответить без запинки и максимально убедительно. Тут в ход шло все – от довоенных лозунгов «Все в Добролет!» до перечисления знаменитых имен Чкалова, Громова, Леваневского, Чухновского и, конечно, Гастелло!

Успешно прошедших медкомиссию и сдавших экзамены зачисляли на первый курс. Переодевали в х/б б/у, то есть в хлопчатобумажное обмундирование, бывшее в употреблении. Выдавали чиненые сапоги, пилотки, ношенные не одним поколением «курсачей», а также простыни, пододеяльники и наволочки.