Мика и Альфред

Сорвал у края серой кладбищенской дорожки какой-то черный цветок, положил на могилку Валерки, с трудом выпростал ноги из сыпучей и вязкой вулканической лавы, прошел еще несколько шагов и увидел впереди несметное количество совсем черных могил!

Без мраморных «изголовий», без дат рождения и смерти, без имен и фамилий.

Но по тому, как Мику неожиданно покинула жалость, как мгновенно высохли слезы отчаяния, горя и опустошенности, как непроизвольно сжались зубы, а в висках застучали знакомые звенящие молоточки, Мика понял, что перед ним простираются могилы людей, УБИТЫХ ИМ САМИМ – МИХАИЛОМ СЕРГЕЕВИЧЕМ ПОЛЯКОВЫМ!…

Не было имен на этих очень черных могилах, но Мика твердо знал, что ЭТА часть кладбища начинается с могилы убитого им в детстве Тольки Ломакина, а заканчивается, вероятно, могилой Рифката Галиева, умерщвленного Микой недавно в Лас-Вегасе…

Мика сплюнул и без малейшего сожаления пошел по черной дорожке к выходу.

С моря задул сильный порывистый ветер. Чуть ли не над землей, цепляясь за пересохшие, тревожно шелестящие черные кроны скрипучих волосатых пальм, в сером грозовом небе мчались черные облака…

У самого выхода из серого кладбища Мика вдруг неожиданно увидел совсем свежую могилу. Почему не заметил ее раньше?… Наверное, слишком был подавлен и растерян…

Влажная, черная, еще не осевшая и неустоявшаяся земля без единой, даже серой, травинки говорила о том, что эта могила возникла здесь совсем недавно…

Может быть, даже после того, как Мика уже был на кладбище. Подошел Мика к свежей могиле у самого выхода и ахнул!…

На черно-серой мраморной плиточке уж совсем черными буквами было глубоко выбито:

СТЕПАН СОКОЛОВ – БЫВШИЙ ГЕНЕРАЛ-МАЙОР

КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ

БЕЗОПАСНОСТИ СССР

– Да когда же это, Степа?… – застонал Мика. – Ведь я же только недавно тебе звонил… Разговаривал с тобой!…

Мика понимал, что это всего лишь сои, но, как ни старался, все никак не мог выпутаться из того кошмара!…

Он рвался из сна, но не было уже сил в стариковском теле, чтобы одним махом выдраться из жутких наваждений, как это случалось с ним раньше – когда он был молод и силен и когда его во сне одолевали страшные видения…

Вот когда Мике показалось, что он, обессиленный и измученный старик, просто так вот сейчас ляжет на Степину могилку, и чернота, покрывающая все и вся вокруг, опустится и на него, и наступит конец…

… Мика, теряя сознание, уже переставая понимать, что это всего лишь СОН, все-таки сделал последнюю попытку вернуться в явь…

И она ему удалась!

Мокрый, со слипшимися от пота волосами на затылке и висках, с трясущимся в дикой пляске сердцем, неподвижный Мика открыл глаза в своем белом домике па собственном Микином острове и сквозь незадернутую штору увидел синее небо, яркое солнце и красные цветы за окном…

***

Все утро Мика никак не мог избавиться от воспоминаний о черно-серых ночных видениях.

Чтобы как-то привести себя в нормальное состояние и успокоиться, Мика уселся в мастерской разбирать наброски, привезенные из Лас-Вегаса.

Набросков было совсем немного, и Мика заметил, что они не так уж хороши как по рисунку, так и по тому оригинальному, присущему раньше только ему, ироническому отношению к изображаемому предмету или событию, которые до сих пор так украшали все Микины иллюстрации, карикатуры вплоть до всемирно известных альбомов «Иронической географии».

«Неужто все?… – думал Мика, перебирая лас-вегасские наброски. – Неужели никогда больше не вернется та легкость, с которой в голову приходили веселые и остроумные решения, и рука сама, без натужности, вымученности и усилий переносила их на бумагу?…»

– Можно? – раздался голос Альфреда.

– Конечно, – сказал Мика и отложил наброски в сторону.

Вытянувшийся и раздавшийся в плечах Альфред вошел в мастерскую вместе с явно подросшей Пусси.

– Мне тоже можно? – спросила Пусси и поцеловала Мику в щеку.

– Тоже, и в первую очередь, – ласково улыбнулся ей Мика.

– День только начинается, а у тебя уже усталый вид, – заметил Альфред.

– Не выспался, – ответил Мика. – Всю ночь разная галиматья снилась…

– Мне тоже, – признался Альфред. – Какая-то черная буря ломает наши пальмы, затонувший черный катер, искалеченная взлетная полоса…

– Он даже плакал во сне! – сказала Пусси. – Мне пришлось его растолкать и потом полчаса успокаивать…

– Ты уже смотрел электронную почту в компьютере? – спросил Мика у Альфреда.

– Я смотрела, – сказала Пусси. – Там опять ничего не было.

Все трое помолчали, и Мика, глядя сквозь окно мастерской на тихое сине-лиловое море со взрывчиками солнечных бликов, задумчиво сказал:

– Что же там, в России, могло произойти? Почему их до сих пор не выпускают к нам? Ведь уже была стопроцентная договоренность…

– Позвони еще раз Степану, не стесняйся, – сказал Альфред.

– Да-да, конечно! – встрепенулся Мика. – Я обязательно должен позвонить Степану…

Он уже потянулся было за телефоном, как в дверь мастерской снова раздался стук.

– Войдите! – крикнул Мика.

Дверь отворилась, и вошел Гурам Жвания.

– Доброе утро, Михаил Сергеевич, – сказал Гурам и вдруг…

… УВИДЕЛ Альфреда!!!