— Простите мой латиноамериканский темперамент, — извинился он. — Мне едва ли следует ожидать, что я обращу кого-нибудь в возвращенческую веру за пять минут… И мне было трудно скрывать свои чувства.
— Это заметно.
— Я проголодался, — заявил я.
Он уселся напротив нас, рядом с Джорджем.
— Посмотрите на Сфинкса, — показала Рыжий Парик на висевший на противоположной стене офорт, — чья речь перемежается долгими периодами молчания да задаваемой иногда загадкой. Древний, как время. Высокочтимый. Несомненно, впавший от старости в маразм. Он держит язык за зубами и ждет. Чего? Кто знает? Ваш вкус допускает существование монолитов в искусстве, срин Штиго?
— Иногда, — заметил тот, слева от меня.
Дос Сантос бросил через плечо быстрый взгляд, а потом снова посмотрел на Диану, но ничего не сказал.
Я попросил Рыжий Парик передать мне соль. На самом-то деле мне хотелось превратить ее в соляной столб и заставить остаться неизменной, так, чтобы была возможность изучить ее на досуге, но вместо этого я всего лишь посолил картошку. Вот уж действительно, «посмотрите на Сфинкса»!
Солнце в зените, короткие тени, жара — вот как все было. Я не хотел, чтобы какие-нибудь пескоходы или скиммеры испортили эту сцену и поэтому заставил всех пройтись пешком. Идти было не так уж далеко, но для достижения желаемого эффекта я выбрал несколько окольный путь.
Мы прошли больше мили, то поднимаясь, то опускаясь.
Я конфисковал у Джорджа сачок для предотвращения любых незапланированных остановок, когда мы проходили мимо клеверных полей, лежащих на нашем пути.
Мимо нас, тяжело ступая, прошла женщина — невысокая и смуглая, с высоким кувшином на голове. Миштиго отметил этот факт в своем карманном секретаре. Я кивнул женщине и поздоровался. Женщина поздоровалась в ответ, но, естественно, не кивнула.
Эллен, уже взмокшая, продолжала обмахиваться большим зеленым треугольным веером из перьев; Красный Парик шла выпрямившись во весь рост, на верхней губе у нее выступили крошечные бисеринки пота, глаза же были скрыты под солнцезащитными хамелеонами, потемневшими до предела. Наконец мы добрались до места назначения, забравшись на последний невысокий холм.
— Смотрите, — сказал Рамзес.
— ¡ Madre de Dioc![14] — воскликнул Дос Сантос.
Хасан крякнул.
Красный Парик быстро повернулась ко мне, а затем отвернулась вновь. За очками я не смог прочесть выражения ее глаз. Эллен продолжала обмахиваться веером.
— Что они делают? — спросил Миштиго. Я впервые видел его искренне удивленным.
— Как что, разбирают великую пирамиду Хеопса, конечно, — ответил я.
Через некоторое время Рыжий Парик задала нужный вопрос:
— Почему?
— Ну, — объяснил я ей, — у них здесь, в некотором роде, дефицит по части стройматериалов, ведь камни Старого Каира все еще радиоактивны, и поэтому они приобретают их, растаскивая тот старый образчик трехмерной геометрии.
— Они оскверняют памятник минувшей славы человечества! — воскликнула она.
— Нет ничего дешевле минувшей славы, — заметил я. — Нас заботит слава нынешняя, и им сейчас нужны стройматериалы.
— И сколько это продолжается? — спросил Миштиго, глотая от волнения слова.
— Эту разборку начали три дня назад, — ответил Рамзес.
— Кто дал вам право совершать подобное деяние?
— Оно одобрено Земным Управлением по делам Художественных Произведений, Памятников и Архивов, срин.
Миштиго повернулся ко мне, его янтарные глаза странно светились.
— Вы! — произнес он.
— Я, — удостоверил я. — Уполномоченный данного Управления. Подтверждаю.
— Почему никто ничего не слышал об этом вашем акте?
— Потому что очень немногие забираются теперь в эту глушь, — объяснил я. — Что является еще одной веской причиной для разборки этой штуковины. Ныне на нее почти никто не смотрит. У меня есть право давать разрешения на такие действия.
— Чтобы увидеть ее, я специально прибыл из другого мира!
— Ну, тогда смотрите по-быстрому, — посоветовал я ему. — Скоро ее не будет.
Он повернулся и вылупился на меня.
— Вы явно не имеете ни малейшего представления о ее внутренней ценности. Или же, если имеете…
— Напротив, я точно знаю, чего она стоит.
— …А эти несчастные создания, которых вы заставляете трудиться там, — голос его поднялся, когда он изучил сцену, — под жаркими лучами вашего безобразного солнца, — они же трудятся в самых первобытных условиях! Неужели вы никогда не слыхали хотя бы о простейших механизмах?