Мифы, предания, сказки хантов и манси

Смотрит внимательно и видит свою одежду и свое лицо. Досыта напился. Говорит:

— Будет, пойду домой. Вот каким я уже вырос, а они даже жены мне не нашли. Борода у меня по грудь.

И пошел обратно к своему дому, к своим родителям.

Снял с себя ремень, обвешенный черным зверем, красным зверем. Закутался с головой и лег. Ни с кем не разговаривает. Утром встал. Умылся. Снарядился. Мать поставила перед ним пищу в блюде, пищу в чумане:

— Ешь, сынок.

Стал есть. Поел, с едой покончил. Мать говорит:

— Сынок, вчера ты ходил по дороге, которая ввергла тебя в гнев и злобу.

— Как же мне не гневаться?! Борода у меня по грудь выросла, а вы не узнали еще, где находится женским край, исхоженный женщинами; не узнали еще, где находится мужской край, исхоженный мужчинами. Вот почему я рассердился!

Мать говорит:

— Сынок, ведь ты ходишь в урманную сторону, в лесную сторону. Если где и встретишь человека, то встретишь ты. Разве нам, лежащим в доме, отыскать человека?!

Сын думает: "Разве им, лежа в доме, узнать, где живет человек?"

Вышел на улицу. Похаживает. Ходил, ходил, назад идет. Ничего не нашел. Приблизился к дому. Смотрит: стоит там то ли конюшня, то ли хлев, два угла в землю провалились. Вошел туда, вниз смотрит. Видит навоз, оставшийся от лошадей и коров. Лошадей и коров нет. Лошадиный навоз, коровий навоз пинает ногой. Показался люк в подполье. Люк открыл. Вниз смотрит. Видит там то ли лошадь, то ли корову. Спустился в подпол. Ухватил что-то волосатое. Вытащил наверх. На улицу вывел. На пойманном животном лошадиный навоз, коровий навоз. Повел на Обь к проруби. Моет, моет и вот видит: стоит перед ним конь с пестрыми бедрами, с пестрыми лопатками; стоит конь с изображением месяца, с изображением солнца. Повел его на берег к порогу своего дома. Там поставил. Вошел в дом к матери. Мать дала ему узду с серебряными кольцами, с серебряными кистями. Привязал коня к верхней зарубке семисуставного железного столба[305]. Вошел в дом. Мать порылась в углу дома с углами. Вынула короб с семью перегородками[306]. Открыла крышку короба. Вынула кольчугу:

— Сынок, надень ее.

Надел. С трудом переставляет ноги, как две жерди рыболовного запора, устроенного на быстром течении Оби. Сунул руки в рукава: впору его костям, впору его телу. Мать порылась в углу дома с углами. Вынула короб с семью перегородками. Открыла крышку короба. Вынула семнеуставную саблю:

— Сынок, возьми ее.

Взял в руку. Впору его костям, впору его телу. Мать порылась в углу дома с углами. Вынула короб с семью перегородками. Открыла крышку короба. Вынула трехгранную плеть, дала ее сыну:

— Сынок, вот твоя сила для путешествий по земле, для путешествий по воде.

Порылась в углу дома с углами. Вынула короб с семью перегородками. Открыла крышку короба. Вынула разрисованное седло, какого не видели мужчины, какого не видели женщины. Вышел на улицу. Пошел к коню. Оседлал коня. Сел в седло в образе золотой утки, в образе золотого гуся. Пустился в путь.

Мчит его конь туда, куда клонится его голова, куда гнется его шея. Несет его конь среди бегущих облаков, среди идущих облаков. Когда он так мчался, видит: приехал на озерный берег с земным простором. Смотрит вверх. Осина стоит. Ветвей на ней нет, ствол голый. Лишь на самой вершине один лист. Взял в руки лук и стрелу:

— Собью с осины лист. Попаду или нет?

Натянул лук, пустил стрелу. Стрела полетела, попала в середину листа, пробила его насквозь.

— Оказывается, хорошие у меня руки! Если попадется мне зверь, не уйти ему от меня! Убью его.

Тронулся дальше в путь. Когда ехал, уснул. Однажды слышит, кто-то бранится:

— Вот тоже человек!.. Вырастил такие сильные руки, вырастил такие сильные ноги и дает им полную волю. Зачем ты пробил стрелой кусок моей постели, предназначенной для сна?!

Дальше едет. Немного проехал. Стоит один дом, один амбар. Конь остановился. Он привязал коня к верхней зарубке семисуставного железного столба. На улице никого нет.

— Зайду в дом. В этом доме, может быть, кто-нибудь живет.

Вошел в дом. Сидит старая женщина. Голова у нее седая, как шерсть заячьего меха.

— Эх, внучек, долго же ты пролежал, долго же ты проспал! Внучек, Нум-Торум, батюшка твой, спустил тебе с неба жену. На третий день твою жену унес Парапарсех.

Он отвечает:

— Его воля, пусть уносит.

Старуха накормила его пищей из чумана, пищей из блюда. Старуха дала ему шкурку маленькой щуки, дала ему шкурку мамонта, дала ему шкурку ястреба, дала ему шкурку весеннего зайца, дала ему ножницы.

— Ну вот, внучек, теперь поезжай. Долго будешь ездить, коротко будешь ездить, на обратном пути возврати данные тебе вещи. В горе попадешь, в беду попадешь — вспомни меня.

Вышел на улицу и поехал. Долго ехал, коротко ехал. Стоит войлочный чум. Лошади пасутся. Люди живут.

— Чьих коней пасете?

— Мы пасем коней Парапарсеха.

— Нет, не говорите так. Вслед за мной едет Огненный царь, он спалит вас огнем. Не говорите так. Лучше скажите: "Мы пасем коней Тарыг-пещ-нималя-сова".

Они с ним целуются, обнимаются. Если не было у них одежды, он снабдил их одеждой. Если не было у них пищи, он снабдил их пищей.