Так о каком деспотическом правлении нам толкуют? Трем царям подряд, включая Ивана Грозного (правда, еще молодого), не удается провести на соборах угодные им решения, постоянно; налицо княжеская оппозиция Кремлю, не дремлет и Боярская Дума, законосовещательный орган, история которого не прерывалась с IX до начала XVIII века. Не удивлюсь, правда, если прочту в каком-нибудь новейшем школьном учебнике, что боярские думы и в отдельных княжествах, и в централизованном русском государстве ничего не решали, а содержались исключительно с целью замазать глаза Западу (хоть и относились к нему, как мы помним, «надменно, высокомерно и с презрением»).
Далее. Михаил Глебович Салтыков не был в России первым, кому пришла в голову идея ограничить царскую власть. До него, в 1606 году бояре связали выборного царя Василия Шуйского подробной «крестоцеловальной записью». То был «первый опыт построения государственного порядка на основе формального ограничения верховной власти» 116.
Документ же, который А. Л. Янов называет (условно, конечно) «конституцией Михаила Салтыкова» более известен в истории как Договор 4 февраля 1610 года об условиях избрания королевича Владислава русским царем. Договор предусматривал «не только сохранение древних прав и вольностей московского народа, но и прибавку новых… Права, ограждающие личную свободу каждого от произвола власти, здесь разработаны гораздо разностороннее, чем в записи царя Василия: все судятся по закону, никто не наказывается без суда; каждому из народа московского для науки вольно ездить в другие государства христианские; вера есть дар Божий, и ни совращать силой, ни притеснять за веру не годится; государь делит свою власть с двумя учреждениями. Земским собором и Боярской думой» 117. Земскому собору отводился «учредительный авторитет» и «законодательный почин». Боярской думе «законодательная власть»: вместе с ней государь ведет текущее законодательство, издает обыкновенные законы. «Без согласия Думы государь не вводит новых податей и вообще никаких перемен в налогах» 118.
Все это не полемика с докладом А. Л. Янова, а добавления ради полноты картины. Но есть пункт, по которому надо возразить.
Вопрос о том, каким европейским примерам надлежало следовать России (а она не следовала) — благодарный вопрос. Но сперва маленькое отступление. Читаю в «Книжном обозрении» интервью владельца нового издательства. Молодому энтузиасту присущи широкие академические интересы. Не страшась убыточности подобных затей (вопрос о зарубежных грантах умело обходится), он хочет раскрыть российскому читателю глаза на его собственную историю, выпустив переводы ценнейших и несправедливо замолчанных «у нас» работ. В списке замолчанных авторов я вижу Карла Виттфогеля и Тибора Самуэли.
Желание издать по-русски Самуэли и Виттфогеля — это примерно то же, как если бы в Англии кто-то решил сегодня перевести труд Блюмина И. Г. и Дворкина И. Н. «Миф о „народном капитализме“» (М., 1957). Книги Виттфогеля и Самуэли 119 — рыхлые науковидные фельетоны, безнадежно устаревшие задолго до своего сочинения. Оба автора уверяют, повторяя Маркса, что русская государственность плохая, и знаете почему? Потому что по природе своей татарская и (или) восточная. Возможно, вплоть до середины только что ушедшего века еще было допустимо считать подобные словосочетания очевидностями (и то лишь на самом глухом Западе), нс с тех пор многое переменилось. Если Маркс простодушно ставил знак равенства между восточным и плохим, то сегодняшнего автора непременно попросят пояснить данную мысль. Историки во всем мире давно перешагнули и забыли невежественное марксово положение об «азиатском способе производства», хотя в СССР по этому, поводу даже затевались какие-то вялые дискуссии.