Мифы о России и дух нации

Сейчас на Украине говорят и пишут, что коммунизм лишь подавлял все украинское, очень ходовая теория. Но спросим себя: кто внедрил национальную школу, кто все 70 советских лет содержал институты, где создавалась терминология (украинский язык уже был литературно разработан, но не имел научной, технической, административной, военной, правовой и прочей терминологии), кто дотировал национальное книгоиздание, театр, кино, эфир и так далее, этим готовя самостоятельное бытие украинской нации? Она когда-нибудь отдаст тоталитарному периоду должное. Только тоталитарное государство, действуя сугубо внеэкономическими методами, могло бросать столько сил и средств (в условиях их вечной и чудовищной нехватки) на национальную науку, национальное искусство («национальное по форме, социалистическое по содержанию», так это называлось), на подготовку учителей, на издание словарей и газет — короче, на безнадежно убыточную по либерально-капиталистическим меркам государственную украинизацию. Даже гетман Скоропадский не смог и не стал бы это делать, предоставив дело, как он говорил, «вольному соперничеству языков и культур». А исход такого соперничества, боюсь, не был предрешен на Украине в украинскую пользу. В условиях свободы выбора русскоязычная и русскокультурная стихия имела все шансы победить.

В 1914 году сегодняшнего деления на три народа не было. Большевистская украинизация еще не состоялась, и единство русского народа ощущалось всеми тремя славянскими субэтносами России вполне органично. Кстати, самое большое число членов «Союза русского народа» — организации, которую называют иногда «черносотенной», было в Волынской губернии, это к западу от Киева. О национальном же самосознаний белорусов того времени просто не приходится говорить. Сама мысль, что белорусы — отдельный народ, впервые пришла в голову членам студенческого Петербургского кружка «Гомон» лет за 35 до большевистской революции и, мягко говоря, не овладела массами. Православные крестьяне нынешней Белоруссии могли ощущать себя в узком смысле «пинчуками», «тутейшими». «лапацонами», «литвинами» (так их звали жители соседней Черниговской губернии), «горюнами» (было и такое имечко) или «белорусами» («белорусцами»), но не сомневались в том, что они русские..

Кстати, раз уж зашла об этом речь, местных этнонимов вообще было довольно много. Забайкальский житель, например, мог зваться сибиряком, даурцем, «семейским», в каких-то случаях чалдоном, оставаясь при этом великороссом и русским. Точно таким же русским был ахтырский малоросс, вчерашний казак и «чиркас», он же слобожанин, он же украинец, он же хохол (Гоголь не раз звал себя хохлом). Но повторяю, никто, кроме малочисленных энтузиастов, не считал, что русский народ состоит из трех обособленных наций.

Русское единство выглядело столь же незыблемым, как и Российская империя. Зачатки украинского сепаратизма успешно маргинализировались промышленным развитием, капиталистическим рынком, свободным рынком труда, переселенческой политикой, школьным и гимназическим образованием, армейской службой, о белорусском же сепаратизме невозможно говорить всерьез.

Осознание разнообразия. О нравственных стандартах

Третья важная особенность российского самоощущения 1914 года такова: ее жители твердо знали, что их страна во всех своих частях неодинакова, что в ней «что ни город, то и норов». Дело в том, что Российская империя с точки зрения управления представляла собой в весьма асимметричную конструкцию. Когда сегодня о ней привычно говорят, что она была очень централизована, под этим часто подразумевают единообразие. На самом деле она была достаточно разнообразно устроенной. Более известны примеры Финляндии и Польши с их особым устройством. Куда меньше сегодня помнят об особых самоуправлениях — например, о так называемом «Степном положении 1891 года» у народов на территории нынешнего Казахстана. У бурятов, хакасов, якутов еще в прошлом веке были «степные думы», их ввели в 1822 году. После завершения кавказских войн (1817–64) были введены положения «О кавказском горском управлении» (1865) и «О кавказском военно-народном управлении» (1880). Военно-народное управление основывалось на сохранении исконного общественного строя с предоставлением населению возможности во всех своих внутренних делах управляться по обычаям (адатам). Народы Туркестана (т. е. Средней Азии) также управлялись по своим законам.

Сегодня возмущаются: как это могли быть в Чечне шариатские суды? Человек 1917 года смотрел на это иначе: по какому же суду судиться магометанам, как не по своему, шариатскому? Это упрощение, но в целом дело обстояло именно так. Преступления особо тяжкие были подсудны общероссийским законам, были предусмотрены коллизии между русским и мусульманином, между буддистом-калмыком, субъектом «степных» законов, и лезгином-мусульманином и так далее. Все это было довольно тщательно отработано. Вдобавок, многие народы были освобождены от призыва в армию.