Мифы Ктулху

Посредством какой такой богомерзкой алхимии или нечестивого колдовства в ту страшную ночь отворились Врата Ада, мне неведомо, но я видел то, что видел, своими глазами. Знаю и то, что не живые предстали предо мной, ибо на страницах, заполненных аккуратным почерком Селима Бахадура, подробно пересказывалось, что именно он и его солдаты обнаружили в долине Штрегойкавара. Прочел я и о кощунственных непристойностях, что пытка исторгла из уст завывающих служителей культа; и о мрачной черной пещере, затерянной высоко в горах: там потрясенные турки окружили чудовищную, обрюзглую, неуклюжую, похожую на жабу тварь и убили ее с помощью огня и древней стали, от века благословленной Мухаммедом, и заклинаний, что звучали еще в пору юности Аравии. И даже уверенная рука старого Селима дрожала, когда он описывал всесокрушающие предсмертные вопли чудовища, от которых сотрясалась земля, — умерло оно не одно, но унесло с собою с десяток убийц, причем как именно они погибли, Селим не пожелал либо не смог описать.

А сидящий на корточках золотой идол из шелкового свертка был точным подобием чудовища. Селим сорвал его с золотой цепочки на шее у зарубленного верховного жреца в маске.

Благо, что турки прошли по гнусной долине из конца в конец с факелами и доброй сталью! Такие зрелища, как эта оргия под сенью угрюмых темных гор, принадлежат тьме и безднам утраченных миллиардов лет. Нет — не из страха перед жабоподобной тварью вздрагиваю я по ночам! Чудовище надежно заперто в аду вместе со своею тошнотворной ордой и свободу обретает лишь на час в самую таинственную ночь в году, как я убедился своими глазами. А из паствы его не осталось ни души.

Нет, лишь от осознания того, что некогда подобные твари по-звериному подбирались к людским душам, — вот отчего на лбу у меня выступает холодный пот; и страшусь я снова перелистать страницы кошмарной книги фон Юнцта. Ибо теперь постиг я его повторяющуюся фразу — ключи! — вечность! Ключи к Внешним Вратам — связи с отвратительным прошлым и — кто знает? — с отвратительными сферами настоящего. Теперь я понимаю, почему в лунном свете утесы так походят на бастионы и почему одержимый кошмарами племянник трактирщика видел во сне Черный Камень как шпиль на исполинском черном замке. Если когда-либо среди этих гор начнутся раскопки, то под маскирующими склонами обнаружатся невероятные находки. Ибо пещера, куда турки загнали эту… тварь — на самом деле никакая не расселина в камне; и я с дрожью воображаю себе гигантскую пропасть веков, что, должно быть, разверзлась между нашим временем и той эпохой, когда земля сотрясалась и волною извергала из себя эти синие горы, и скалы, воздвигшись, погребли под собою немыслимые вещи. И да не попытается никто выкорчевать чудовищный шпиль, что люди называют Черным Камнем!

Ключ! О да, это Ключ, символ позабытого ужаса. Ужас этот сгинул в преддверии ада, откуда некогда выполз неизъяснимой мерзостью при черном рассвете земли. Но как насчет других дьявольских порождений, на которые намекает фон Юнцт? Взять вот хоть чудовищную руку, задушившую автора! С тех пор как я прочел заметки Селима Бахадура, я безоговорочно верю всему, что написано в Черной книге. Человек не всегда был хозяином земли — да является ли им и сейчас?

Снова и снова одолевает меня неотвязная мысль: а ведь если такое кошмарное существо, как Хозяин Монолита, неким образом пережило свою собственную неописуемо далекую эпоху так надолго, что за безымянные призраки, возможно, еще таятся в темных укрывищах мира?

Фрэнк Белкнап Лонг [22] Гончие Тиндалоса

I

— Рад, что ты зашел, — сказал Чалмерс.

Он сидел у окна, белый как полотно. У самого его локтя оплывали две высокие свечи, озаряя нездоровым янтарным светом длинный нос и слегка скошенный подбородок хозяина. В своей квартире Чалмерс не терпел ничего современного. Душою средневековый аскет, он предпочитал иллюминированные рукописи автомобилям и плотоядно ухмыляющихся каменных горгулий — радио и арифмометрам.

Я пересек комнату, подошел к кушетке, которую он для меня заблаговременно расчистил, по пути скользнул взглядом по его рабочему столу и, к вящему своему изумлению, обнаружил, что Чалмерс изучает математические формулы знаменитого современного физика и уже исписал множество листов тонкой желтой бумаги странными геометрическими знаками.

— Эйнштейн и Джон Ди — странные соседи, — обронил я, переводя взгляд с математических схем на шестьдесят — семьдесят редкостных томов, составлявших его необычную маленькую библиотеку.

Плотин[23] и Эммануил Мосхопулос,[24] святой Фома Аквинский[25] и Френикль де Бесси[26] стояли бок о бок в мрачном книжном шкафу черного дерева, а кресла, стол и бюро были завалены брошюрами про средневековое колдовство, ведовство и черную магию и все те дерзновенные прелести, от которых отрекается современный мир.

Чалмерс, подкупающе улыбаясь, подал мне папиросу на подносе, покрытом прихотливой резьбой.