Мифы Ктулху

Словно в ответ, в сознании моем вспыхнуло имя — Селим Бахадур! Если верить легенде, этот человек, воин и хронист, командовал той частью Сулеймановой армии, которая опустошила Штрегойкавар. Это казалось вполне логичным, а если так, то из разоренной деревни он отправился прямиком к кровавому полю Шомваля, навстречу своей гибели. Я с криком вскочил на ноги: тот свиток, который нашли на теле турка и от которого бросило в дрожь графа Бориса, — уж не упоминалось ли в рукописи о том, что турки-победители обнаружили в Штрегойкаваре? Что еще так подействовало бы на железные нервы польского искателя приключений? А поскольку останков графа и по сей день не извлекли из-под завала, наверняка лакированный ларчик с его загадочным содержимым все еще покоится под руинами, что стали могилой Борису Владинову? Я принялся лихорадочно паковать вещи.

Три дня спустя я обосновался в деревушке в нескольких милях от древнего поля битвы. А когда поднялась луна, я уже яростно расшвыривал громадную груду осыпающихся камней на вершине холма. Труд был каторжный — теперь, оглядываясь назад, я в толк взять не могу, как его завершил, хотя и работал не покладая рук с восхода луны до рассвета. К тому моменту, как над горизонтом поднялось солнце, я разобрал последний из завалов и глазам моим предстали смертные останки графа Бориса Владинова — лишь несколько жалких осколков раскрошившихся костей. А среди них, раздавленный и бесформенный, лежал ларчик: минули века, но лакировка предохранила его от распада.

С лихорадочной жадностью я схватил добычу и, снова засыпав бренный прах камнями, поспешил назад: еще не хватало, чтобы подозрительные крестьяне застали меня за занятием, со стороны выглядевшим как святотатство!

Уже в трактире, в своем номере, я открыл ларец и убедился, что пергамент практически невредим. В придачу в ларце обнаружилось кое-что еще — нечто маленькое и широкое, завернутое в шелк. Мне не терпелось проникнуть в тайну этих пожелтевших страниц, но усталость возобладала над любопытством. С тех пор как я уехал из Штрегойкавара, я глаз не сомкнул, а прибавьте к этому еще и нечеловеческое напряжение предыдущей ночи! Я поневоле был вынужден вытянуться на кровати — и проснулся только с заходом солнца.

Я торопливо перекусил и сел разбирать в неверном свете свечи аккуратные турецкие буквицы, покрывавшие пергамент. Работа оказалась не из простых: языком я владею неважно, и архаичный стиль изложения частенько ставил меня в тупик. По мере того как я продирался сквозь текст, от отдельных слов и фраз меня бросало в дрожь — и смутно нарастающий ужас подчинял меня своей власти. Усилием воли я целиком сосредоточился на своем занятии, и, по мере того как история прояснялась и принимала все более осязаемую форму, кровь стыла у меня в жилах, волосы вставали дыбом, а язык прилипал к гортани. Мрачное безумие этой адской рукописи словно передавалось внешнему миру, и вот уже звуки ночи — жужжание насекомых и лесные шорохи — уподобились жутким перешептываниям и крадущейся поступи призрачных ужасов, а вздохи ночного ветра сменились бесстыдным, издевательским хихиканьем: то само зло глумилось над людскими душами.

Наконец, когда в решетчатое окошко просочился серый рассвет, я отложил рукопись, взялся за шелковый сверток и развернул его. И, уставившись на содержимое измученным взглядом, понял: вон оно, последнее доказательство страшной правды — даже если бы достоверность кошмарной рукописи оставляла место сомнениям!

Я убрал обе богомерзкие находки обратно в ларец и первым делом, еще не отдохнув, не поспав и не поев, насыпал туда же камней и зашвырнул все вместе в самую глубокую пучину Дуная, который, даст бог, унесет эту мерзость обратно в ад, откуда она и явилась.

Нет, не сон мне привиделся в ночь середины лета в холмах над Штрегойкаваром! Повезло Джастину Джеффри, что он был там при свете дня и ушел своим путем: при виде отвратительной оргии его больной мозг отказал бы еще раньше. Как выдержал мой собственный рассудок, понятия не имею.

Нет — это был не сон! Я наблюдал гнусный обряд служителей культа, давно умерших, что восстали из ада совершать свои черные ритуалы как встарь: призраки преклонились перед призраком. Ибо ад давно призвал к себе их жуткое божество. Долго, слишком долго таилось оно среди холмов чудовищным пережитком минувшей эпохи, но его богомерзкие когти уже не выхватывают души живых людей, и царство его — это мертвое царство, населенное лишь фантомами тех, кто служил демону в его и в свое время.