Мифы Ктулху

А потом на ранчо прибыла Эллен Фарел. Почему она выбрала факторию на востоке Африки, чтобы отдохнуть от Нью-Йорка, я не знаю. Африка — не место для женщины. Людвиг, приходившийся ей двоюродным братом, тоже намекнул ей на это, но все равно был сам не свой от радости видеть ее. Женщины меня никогда особенно не интересовали — обычно рядом с ними я чувствовал себя дураком, а потому радовался, когда удавалось избежать их соседства. Однако белых в этом районе было немного, к тому же я начал уставать от однообразного общества Людвига.

Когда я впервые увидел ее, Эллен стояла на широком крыльце: стройная, славная молодая женщина с румяными щеками, золотыми волосами и большими серыми глазами. Краги, холщовые брюки, авиаторская куртка и легкий шлем — в этом откровенно мужском наряде она смотрелась на удивление очаровательно. Сидя на жилистом африканском пони и глазея на нее, я чувствовал себя крайне неуклюжим, грязным и глупым.

Она, в свою очередь, увидела перед собой коренастого парнишку среднего роста, с волосами соломенного цвета и водянистыми глазами за стеклами очков, в запыленной от частой верховой езды джинсовой куртке, перепоясанного патронташем, за которым торчали охотничий нож и крупнокалиберный кольт.

Я слез с лошади, и она подошла ко мне с протянутой рукой.

— Я Эллен, — представилась она, — а вы, должно быть, Стив. Кузен Людвиг рассказал мне о вас.

Я пожал ей руку и удивился тому, как занервничал от одного только прикосновения.

Ранчо ей сразу понравилось. Ей вообще, казалось, нравится все на свете. Редко видал я кого-то с бóльшим интересом к жизни и энтузиазмом, кто получает столько радости от любых повседневных впечатлений. Жизнерадостность буквально исходила от нее этакой золотистой аурой. Людвиг выделил ей лучшего скакуна из своих конюшен, и мы часто ездили верхом по ранчо и в степь.

Быт черных тоже заинтересовал Эллен — а те, со своей стороны, боялись ее, будучи абсолютно не привычными к виду белых женщин. Она охотно играла с негритятами, если те не разбегались при ее чудном виде, и не понимала, почему к неграм стоит относиться не более как к грязи под подошвами. Мы долго спорили с ней об этом. Мне не удалось ее переубедить, поэтому я прямо сказал ей, что она мало что смыслит в жизни — да и вообще, лучше ей прислушаться к бывалому человеку вроде меня. В ответ она бросила с укором:

— Ты ужасный чурбан, Стиви.

Когда я стал возмущаться такой несправедливой оценкой, она пришпорила скакуна — да так, что он понес с грацией антилопы, — и, заливисто смеясь, канула в вельд[13]. Ее волосы, свободно падавшие на плечи, развевались на ветру.

Будь я проклят, если ей не удалось очаровать меня! Как ни странно, мне и в голову не приходило, что я могу стать ее возлюбленным, — и не потому, что она была на несколько лет старше меня, и не потому, что у нее уже был любовник (или даже несколько, как я подозревал) в Нью-Йорке. Я просто обожал Эллен, ее присутствие опьяняло меня, и я не мог придумать ничего другого, чем просто исполнять ее прихоти, как преданный раб.

Однажды я чинил седло, когда она подбежала ко мне.

— О, Стиви! — воскликнула она. — К нам нынче пожаловал такой интересный человек из местных! Подойди скорее и скажи мне, как его зовут.

Она вывела меня на крыльцо.

— Вот он, — она простодушно указала в его сторону. Там стоял, скрестив руки и высоко, не без надменности, подняв голову, Сенекоза. Людвиг, который разговаривал с ним, не обращал внимания на девушку, пока не заключил со знахарем сделку. Затем он повернулся и схватил ее за руку, и они вместе вернулись в дом.

Я снова оказался один на один с этим дикарем, но на этот раз он смотрел не на меня. Невозможно описать охватившую меня ярость, когда я понял, что глядит он на Эллен, и его колкий, цепкий взгляд выражал такое…

В следующий момент мой пистолет был уже у него под носом. Меня охватил такой необузданный гнев, что рука дрожала, как лист на ветру. Надобно застрелить Сенекозу, этого змея подколодного, — да не просто застрелить, а колесовать, размотать в ворох тряпья!

Мимолетное выражение исчезло из его глаз; теперь они сосредоточились на мне — и не выражали никакого беспокойства. Просто так взять и застрелить спокойного, безоружного человека я не мог!

Мы смотрели друг на друга мгновение. Затем он повернулся и ушел, а я смотрел ему вслед и скрежетал зубами в бессильном гневе.

Я уселся прямо на крыльцо. Каким загадочным был этот дикарь! Какими особыми способностями он обладал? Не ошибся ли я, уловив в его взгляде на Эллен мужской интерес? В моем юношеском пылу казалось невероятным, что чернокожий, какое бы положение он ни занимал, может вот так смотреть на белую женщину. Но удивительнее всего для меня было то, что я не смог выстрелить в него…

Я подпрыгнул, когда кто-то взял меня за локоть.