Мифотворец

Рене стояла перед чистым холстом – тем самым, на котором работала вот уже пару недель. Краски на палитре почти высохли, а кисть срочно нуждалась в чистке: щетина сбилась и спуталась. Рене сверлила взглядом белую поверхность. Ослабевшее тело дрожало, усталые глаза горели от сухости. Голова болела, в ушах пульсировало. Она отчаянно хотела спать и не могла даже вспомнить, когда в последний раз ложилась в кровать и закрывала глаза, однако не могла заставить себя отойти от холста. Когда началась эта – она предполагала, что единственным подходящим словом будет «одержимость» – рисованием странных созданий, поначалу Рене справлялась. Она ощущала необходимость нарисовать два-три существа в день и успевала при этом посещать занятия, есть и спать. Но шли дни, и одержимость крепчала. Рене начала пропускать уроки и приемы пищи, перестала высыпаться. В последние пару дней ситуация ухудшилась настолько, что она могла только рисовать и ничего больше, рисовать одно существо за другим с такой скоростью, с какой только позволяла рука. Но в последние несколько часов она начала замедляться, и вот теперь, когда последнее творение – окутанная пламенем женщина, которую Рене прозвала Факел, – покинуло холст, она замерла в ожидании, когда в мыслях проявится очередной образ, чтобы начать воплощать его красками, однако впервые за несколько недель ничего не происходило.

Сперва Рене испугалась. Может, с ней что-то не так? Но секунды бежали, а рука с кистью не тянулась к холсту, и в Рене затеплилась надежда. Вдруг – а вдруг – все кончено? Она неуверенно рассмеялась. Она сможет отложить кисть, вернуться в дом и приготовить что-нибудь поесть. Она сможет принять душ. Боже, когда она в последний раз мылась? А еще лучше забраться на второй этаж, войти в спальню, броситься ничком на кровать и проспать неделю. А лучше месяц.

Дрожащей рукой она опустила кисть на палитру, не заботясь о том, что та испортится, если ее не промыть. Найдутся другие кисти. Прямо сейчас она нуждалась – притом отчаянно – в крепком сне и надеялась, что после пробуждения в ее голове прояснится и она сумеет разобраться в происходящем. Почему испытывала такую непреодолимую потребность рисовать всех этих странных людей и – что еще более странно – почему они исчезали, стоило ей закончить рисунок? В голове мелькнула ужасная мысль. Что, если на самом деле она ничего не нарисовала? Что, если не было никаких фантастических персонажей и никуда они не пропадали? Может, ей все почудилось. Хуже того, может, произошедшее было галлюцинацией? А если да, значит ли это, что она сошла с ума?

Рене не знала, сколько сейчас времени, но догадывалась, что уже поздно. Она подумывала ворваться к родителям, разбудить их и рассказать о боязни сойти с ума. Но как бы ни хотелось родительской поддержки, Рене не собиралась их пугать. Одно было ясно: сейчас она так вымотана, что совсем не соображает. Рене решила, что сперва надо поспать, а поволноваться о наличии психического заболевания можно и позже. Определившись с планом, она почувствовала себя лучше и шагнула к двери в кухню.

И остановилась, услышав, как поднимается дверь гаража.

* * *

Джеффри уже довольно долго не садился за руль, но с удовольствием обнаружил, что водительские навыки не позабылись. Машина из «Чокнутого автопарка TechEdge» была крохотная, как коробка, а двигатель издавал тоненький звук, пока она ехала по улицам Коринфа. Несмотря на малолитражность, машинка оказалась проворной, и Джеффри довольно быстро добрался до дома Мифотворца. По крайней мере, он полагал, что нашел нужный дом. Магия перчаточного пальца, выданного Адамантиной, привела его сюда. Все это время он пребывал словно в трансе, а она задавала направление, но, хотя у Джеффри не было причин сомневаться в силе магии, ни дом, ни район, в котором тот находился, ничем не выдавали присутствие существа, обладающего способностью воплощать в реальность богов. Дом стоял в конце пригородной тупиковой улицы, застроенной двухэтажными домиками с маленькими двориками: пара деревьев впереди, заборы сзади. Газоны и крыши были припорошены снегом, и большая часть построек щеголяла праздничными украшениями, хотя некоторые из декораций были необычнее других: большая черная птица, нарисованная на белых гаражных воротах, или десятки ножей, развешанных на деревце во дворе. Уличных фонарей тут не было: должно быть, жители не хотели, чтобы яркий флуоресцентный свет мешал им спать. Однако над крылечками многих домов горели фонарики, поэтому освещения Джеффри хватало.

Он припарковал машину перед домом Мифотворца, выключил фары и зажигание, но не стал выходить, а просто сидел и смотрел на дом. Когда-то и у него был почти такой же. Его одноэтажное ранчо располагалось в другом районе, но это место все равно навеяло воспоминания о временах, когда он не был бездомным, когда у него были работа и жена. Хорошие воспоминания, но печальные. Боже, как он скучал по Эллен.

«Ты больше не бездомный, – напомнил он себе, – и не один к тому же».