Мифологические поэмы

Душу поведать влечет[320] преступление девы зловещей
и рассказать о богах, взятых в плен, о стихиях, подвластных
деве губительной: служит природа преступнице[321], служат
звезды на своде, и Феба пути, и светила на небе
5 воле послушны жены, и внемлет ей сам Громовержец,
ждет, что свершится за грех, и куда же направит Медея[322]
пламя эфирное. Ветры пронзает[323] волшебницы голос,
ежели жизнью и смертью играет и вспять обращает
судьбы, куда ей угодно. Пусть, чужестранца зарезав,
10 в рабстве у скифской Дианы[324], в храме ее пребывает, —
в пагубном сердце ее — и над небом власть звездоносным[325],
и безнаказанно правит могучая дева богами,
их подчиняя себе, не желающих. Что за напевы
тайно бормочет и что произносит, сжигая коренья,
15 ведать не должен поэт[326]; а что знать нечестиво, — преступно
всем разглашать. Только то будем петь, что Полимния[327] молча
в театре изящном своем[328] излагает: моряк прибывает,
в плен попадает Язон и страсть пробуждает, хоть скован, —
тот, кому вскоре назначено — царствовать, вытерпев много.
20 Или припомним, о чем многословно, привстав на котурнах,
в ямбах трагических, бледная нам Мельпомена[329] вещает:
как в озлобленную мачеху мать превратилась родная,
с страстью безумье смешав, наложницу в пламя толкнула;
как два дракона чешуйчатых[330], шеи ярму подчинивши,
25 в стольких смертях виноватую на колеснице умчали.
Ждут, Каллиопа[331], тебя твои сестры и страстно желают,
чтоб ты в их лагерь пришла, дорогая; тебя призывают, —
ты ж отклони приглашенье. Увенчана лавром душистым,
от Гиппокрены[332] приди и влагу ее в мои чувства,
30 в ум мой пролей. Для чего обреченного в жертву любили
иди зачем, полюбив, приносят любимого в жертву?
Было у колхов руно золотое, подарок от Фрикса,
шкура баранья, хранимая издавна страшным драконом;
из-за него-то и прибыл Язон, осквернивший впервые
35 водный простор[333], чтобы снять золотистую с дерева шкуру.
Скиф, с побережья узрев, как, гладь разрезая морскую[334],
волны вздымая, корабль приближается греков, от страха
думает, это чудовище: кто мог когда бы поверить[335],
что человек одолел грозных бурь и проливов кипенье?[336]
40 Варварский вестник к царю уж отправился, — тот и не ведал,
что за новинку несет им море; герой хитроумный,
прыгает в волны Язон с корабля, что покорствует ветру,
и к уже видному вплавь направляется берегу быстро,
еле одет[337], как моряк. Здесь питомец Колхиды, тот вестник,
45 вместе с толпой молодежи вернулся; узнать им хотелось,
что же такое корабль, что за парус, зачем ему мачта?
Видят они вскоре мужа нагого, в боренье с волнами,
ждут, где он выйдет, хватают, объятого страхом немалым,
руки ему за спиной связали[338]. Тут видит Юнона,
50 как безнадежно Язон закован в скифские цепи,
как обратились меж тем в бегство спутники, полные страха,
и говорит Цитерее[339]: "Резвая, кроткая, сладость
нежной взаимной любви, Венера могучая, матерь
страстных желаний, влюбленных богиня прекрасная, слушай:
55 Я, Громовержца жена[340], царица богов, умоляю:
есть среди смертных один, чрезвычайно мне милый красавец,
некто Язон фессалиец; однажды морозные воды
Истра со мной переплыл[341], а ныне он, пленник несчастный,
в грозной Эета стране у алтаря станет жертвой[342].
60 Пленника освободи, Киприда, которого крепко
тысяча держит цепей, и пошли с колчаном Амура.
Пусть твой охватит огонь ярым пламенем грозную деву,
пусть он пробудит в ней страсть и желание ласки любовной,
пусть ни во что не поставит храм стрелоносной Дианы,
65 пренебрежет пусть она святилищем мощной богини.
Пусть позабудет, что жрица, и пусть не страшатся нисколько[343]
мстительных молний, влюбившись; тебя пусть одну почитает,
пусть убоится тебя, которой и боги боятся.
Пусть лишь тебя госпожой наслаждений считает, как море
70 и как земля, и как боги клянутся, тебя призывая,
что лишь твоей они власти покорны. И я не в обиде,
что управляешь душой ты отца[344], так что сам Громовержец,
свой отложивши перун, и меня, и Олимп покидает
и, обезумев от страсти, как дождь или лебедь[345] нисходит,
75 или во что там еще моего превращаешь супруга.
Я об одном лишь прошу: Эзонида пусть царская дочерь
любит и хвалит; о том воздыхает пускай и томится,
кто на закланье ей дан; пусть снимет позорные цепи
жрицы рука; ослабев, пусть выронит нож бесполезный;
80 пусть обоймут ее длани прекрасного юноши шею[346]".
Кончила. Мачехе[347] так отвечает послушно Диона[348]:
"Должно, Юнона, моя любезная мачеха, воле
царской твоей подчиняться. Пустые к чему разговоры?
Войско не знает мое промедленья". Сказав так, Цитера
85 в розовом ищет саду своего любвеносного[349] сына;
он, между тем, погрузившись в просторы вод материнских[350],
души богинь разжигал неукротимым оружьем.
Шлют Гименея к нему, выдает его вод клокотанье[351].
Видя, что море горит, посол изрекает: "Крьшатый,
90 здесь Идалиец[352] скрывается, скрыться ж не может: в кипенье
моря лазурного гладь. Я вижу, как волны скрежещут[353],
будто храпящих коней сам Феб в океане купает[354]
в час, как выходит луна с приближением ночи на небо.
Ну-ка, явись, озорник[355]! Уж мать тебя всюду искала,
95 вот и меня, твоего прислужника, выслала первым,
чтобы ты тотчас пришел". Он кончил, и бог, не замедлив,
вынырнул из глубины, золотистою прядью блистая,
в воздухе пену с волос отряхнул и с крыльев проворных,
чтоб от воды осушить, — и, как звезды, сверкает огнями
100 влага, что он разметал, и повсюду увидеть возможно,
как засиял яркий день, как пламя по глади летает.
В час, как пурпурной косы[356], блистая, коснется Аврора
гребнем своим, чтоб с утра подняться на ясном востоке,
или, как Феникс[357], века пережив, чудесная птица,
105 дабы вернуться опять, на костер, что ему сорудили
нард, киннамон, фимиам, бальзамы, амом ароматный,
всходит, крылами взмахнув, огонь бередит погребальный
(и разгорается пламя, чтоб прежде, чем птица займется,
был истреблен весь запас амврозийных в огне ароматов),
110 так Идалийский юнец рассыпал под крыльями пламя.
Дикие звери, и скот, и рыбы, и птицы, уж чуют
пламеноносного бога явленье[358]. Летит он над морем.
Высохли крылья его, и куда бы он ни приближался,
где б ни прокладывал путь, все ласковым жаром дымится,
115 и ароматы весны — вслед за ним, и прекрасные розы[359]
путь устилают ему; на плаще его ярко сияют
белые лилии, бледных левкоев поток отмечает
путь цветоносный его, небосвод бороздящий сверканьем.
Чует Киприда, летит, ароматы несущий, Крылатый,
120 "Сын уже здесь, — говорит, — окропляется воздух цветами,
полон он весь и везде амврозийным густым ароматом".
Только успела сказать шаловливая это Венера,
тяжко дыша, Купидон появляется и, утомленный,
ищет покоя себе у матери[360]. Им завладевши,
125 кудри Венера ему прибирает, объятия дарит,
сына лаская, целует и так говорит[361], ублажая:
"Сын мой, зовущийся Пламенным, дух огненосный вселенной,
жар плодородный небес, непрестанное ты обновленье,
страсть и природа сама, источник, виновник, рожденье,
130 ты — плодородное жизни спасенье, ты — сладость желанья,
ты — повелитель страстей, под началом твоим во вселенной
стройной чредой элементы сменяются; все, что родится,
гибнет потом на земле, она же не знает утраты
в вечном вращенье времен[362]. — Мачеха вот приходила
135 (ныне во власти моей) и пылко меня умоляла
сделать, к чему ты стремился: пусть грозная жрица Медея, —
та, что устои небес сдвигает кощунственным кличем
и подчиняет богов, и терзает подчас Громовержца,
в час, как она бередит всю природу, вздымая молитвой
140 все элементы, и звезды, и земли[363], — пусть в сердце воспримет
стрелы твои (так желает Юнона), полюбит Язона,
пусть им захочет владеть, вздыхает, горит и томится.
Будь осторожен при том и все приготовь понадежней:
должен Медею пронзить". Так речь заключила Диона.
145 Громко смеется Амур, с материнских слезая коленей,
самые острые стрелы он ищет, какими Селену[364]
ранил: во мраке скрывать пастуха привелося богине,
той, что сияние может выдерживать братнего диска,
солнечный ласковый свет принимая, но пламя Амура
150 сил не имеет выдерживать. "Этой зажжется стрелою, —
бог огневластный сказал, — Медея, как некогда сердце
Скифянки страсть подожгла; я, по храму летая, осыплю
искрами душу его госпожи, и жестокая дева
сразу поймет, чья стрела сильнее — моя иль Дианы.
155 Та ведь сражает зверей, диких коз и оленей, моя же —
мощных царей и богов". Четырех белоснежных голубок
в вожжи из роз запрягла Киприда прелестная, шейки
им облекает венками пурпурными (были из роз ведь
слажены им хомуты) и в десницу Амуру влагает
160 легкий пурпуровый бич, изукрашенный шелком тончайшим[365].
Вот в колеснице Крылатый, и сладкое следом Желанье,
в ногу шагают Объятья, сбегаются Радости, Смехи,
рядом идет Гименей, и Лобзания строй замыкают[366].
Связаны общей уздой, свой путь пролагают голубки,
165 быстро по небу летят, а проворный Амур идалийский
то оседлает одну, то другую, то вовсе оставит
птичью упряжку свою и в вольном полете несется
(чует его четверня, что возница на собственных крыльях[367]
в воздухе реет), то вновь к голубкам спускается, чтобы
170 шествие их завершить колчаном[368], стрелами полным.
Скифскими льдами еще не успела покрыться Колхида,
все ж под созвездием Аркта свирепствует зимняя стужа[369]...
........................................................крылоносец отважный,
и с приближеньем Амура светлеют печальные страны
175 (коль появился здесь бог), и вся разбегается вскоре
мрачных гряда облаков[370]: Огненосец дожди прекращает.
Колхов безбожных страна и храм кровожадной Дианы
видны ему: там как раз по приказу Эета тирана,
словно быка, волокут на расправу красавца Язона;
180 следом — Медея, мечом обнаженным играя, злодейка,
слуг подгоняет; вот в храм все вошли, к алтарю приближаясь.
Вместе, однако, туда воришкой пробрался влюбленных
радостный бог, и звенят, в колчане сшибаяся, стрелы.
Диким восторгом охвачена жрица Медея, ликует,
185 мнится ей, чистой Дианы грохочут под куполом храма[371]
стрелы, как будто обет был услышан богиней заране,
прежде чем речью он стал, и вот молится ей, преклоняясь:
"Это мне знак, — говорит. — Тобою, Трехликой, Диана[372], —
ты ж Прозерпина, Луна — владычица мира — клянусь я
190 (ибо в трех царствах царишь: как Цинтия, небом ты правишь,
ты и земная охотница, мрак тебе Дита послушен;
время ты делишь свое между царствами и меж путями):
мне благосклонно внимаешь. Готова тебе в храме жертва,
гладью прибита морской". Говоря так, жестокая дева
195 вкруг алтаря со священной мукой[373] обходит; со стоном
старая нянька-прислужница следует в страхе, но все же
навзничь улечься велит обреченному, шею подставив.
На спину перевернувшись, случайно Язон чужестранец
вверх поглядев, увидал, что мальчик летает под крышей,
200 шлет он Язону привет. И юноша молится богу
шепотом робким[374]: "Амур, почитаемый в мире повсюду,
бог-благодетель, коль небо, земля, все, что дарит природа,
знают победы твои, если вправду к пролитию крови
ты непричастен и к смерти, а жертвы приемлешь цветами,
205 храмы ж твои украшают брачных венков вереницы,
девичьей крови стыдливой только им и довольно, —
мне избавление дай[375]! Ибо в жертву я здесь предназначен,
ждет моей крови алтарь, — о если б в живых мне остаться!"
Слышит владыка огня[376] (он шепот улавливать может);
210 с радостным смехом в ответ: "Прекрасный моряк, понапрасну
ты испугался: ты жив, и судьбы к тебе благосклонны;
ждет тебя царская власть, руном золотым завладеешь,
жрица Медея дана тебе будет супругой законной.
Лишь обо мне не забудь[377], не гордись судьбою счастливой,
215 в море не вздумай опять моряком ты пускаться отважным".
Так отвечает Амур, а дева уже воздымает
руку, свой меч обнажив. Плененный Язон восклицает:
"Мне помоги, Купидон, помоги мне, Венера благая!
Вот уж Медея меня поражает, лежу пораженный".
220 Бог между тем тетиву напрягает на звонком оружье,
огненным луком своим посылает разящие стрелы;
с легким срываются свистом: охвачено пламенем сердце[378],
грудь полыхает, глаза у Медеи блуждают, вздыхает,
и в ослабевшей руке дрожит роковое железо.
225 Нянька дивится, узрев: "Дитя, отчего ты робеешь?
Смело удар наноси! Исторгни нутро, и пусть печень
долю его подтвердит! Заколебалась Медея?
Гибнем мы, если в бездействии жрица застыла Дианы,
бледность на лике смешалась с румянцем, глаза не искрятся,
230 ярости нет, не скрежещет в шепоте злобном зубами[379].
Что же удар нанести ты медлишь, как будто виновна?
Нет, в том не будет вины, хоть трижды убьешь. Так откуда
в голову эти удары и руки поникшие, вздохи,
пальцы зачем теребят, безоружные, жреческий пояс?
235 Или лежащий пират — маг персидский и жертву мешает
шепотом робким свершить, святотатец, привычной Диане?"[380]
Молвит и меч укрепляет в длани безвольной старуха
жрицы Медеи. И вновь в страхе Язон восклицает:
"Жертвою здесь я умру: мне гибелью меч угрожает!"
240 Снова крылатый Амур улыбнулся и снова направил
В сердце пылающей девы стрелу, устраняя сомненья.
Жаром священным меж тем повторно сраженная жрица
вся занялась. Говорит: "Недостойна жертва богини:
шею не так повернул, весь дрожит, ослабели в нем члены[381],
245 смерти страшится моряк, волнуется раньше исхода[382];
в теле его мало крови; жертва не будет угодна[383],
павшая, прежде чем меч увлажнился". И так обратилась
к юноше[384] жрица: "Скажи мне, беглец и пират нечестивый[385],
есть у тебя ли жена достойная или ты холост,
250 дома еще не завел и любезных детей не имеешь?"
"Холост я, — пленник в ответ, — нет супруги и нету потомства".
С радостью этому вняв, вопрошает зловещая дева
ласково: "Хочешь ты быть мне отныне любимым супругом?"
"Жизнь мне, рабу, сохрани, — ей Язон отвечает с мольбою, —
255 и госпожой я тебя признаю". Срывает оковы
с шеи его, на алтарь возлагает Медея, чтоб грех свой
тем искупить. Называет Язона супругом и в платье
тирское, шелком прошитое нежным, его одевает, —
золотом желтым на нем полоса посредине сверкает,
260 пурпуром светится нить финикийская, переливаясь.
В страхе кормилица, вся оцепенела прислуга.
Мальчик, владыка огня, в этом храме победу справляет,
пляшет нагой Гименей, приветствует нежная Шалость,
с ними Желанье любовное, Страсть безыскусная вместе,
265 и оглашают алтарь пурпуровых уст Поцелуи;
хлопают дружно Согласье домашнее, Прелесть, Забавы[386].
С радостью в брачный покой вместо храма жених удалился,
с ним и невеста, а дружкой была им богиня Юнона,
красноречивую песнь благодарности пела Венере.
270 Но новобрачных в чертог провожает счастливых Забвенье,
Неблагодарность, суровая к людям, шагает с ним вместе[387].
Либер меж тем возвращался[388] от им покоренных индусов,
после сражений устав и храпящими тиграми правя[389];
следом — веселый отряд, пуститься в пляску готовый,
275 шаг сочетая хмельной со взмахами тирсов зеленых[390].
Чует он[391]: стрелами бог любвеносный пронзил уже сердце
скифянки; мальчик крылатый орудует в храме Дианы.
"Тигры, — сказал он, — туда поверните, свой путь изменяя:
больше мне нет в вас нужды. А вы торопитеся, слуги:
280 помощь должны оказать мы свою окрыленному богу[392]".
Так он сказал и стопы прямо в Скифию тотчас направил;
вот уже к колхам пришел, вот за ним — вся Семелина стая,
пляшет библосская рать[393], и кружатся в танце вакханки.
В храм опустевший меж тем возвращалась с охоты Диана,
285 бога сестра плектроносного[394], и удивлялась немало,
звуков не слыша знакомых, а чувствуя всюду разлитый
запах роскошный цветов. До слуха ее фесценнинской[395]
песни доходят слова: "Приносят обеты друг другу,
с мужем Язоном скрепляется браком блестящим Медея".
290 Краскою гнева залившись, "Под знаменьем пусть несчастливым
брак да свершается ваш[396], пусть фату не на радость наденет;
пусть, — говорит, — разонравится мужу, с которым позорно,
богопротивно любви предалась. Справедливо желаю:
пусть их прекрасный союз расторгнет моряк вероломный,
295 большею страстью сражен, пусть развод он объявит супруге;
пусть, сколько будет детей, столько трупов увидит Медея,
пусть, овдовев, скорбит, сыновей рожденных оплачет,
пусть же бесплодную жизнь влачит, обреченная, вечно;
пусть бы, куда б ни пришла, будет чуждой и горя причину
300 видит в себе лишь самой"[397]. И уходит в печали Диана,
это сказав. Храм умолк, и алтарь опустевший тоскует,
крови в святилище нет, одна только старая нянька
храмовый атрий еще сторожила и плакала горько
в страхе за девы вину и за стыд, так позорно забытый.
305 Так сипуха[398] ночная в заброшенных старых руинах
клювом во мраке скрипит, под ветхою кровлей усевшись;
так[399] погребальную песню заводит филин печальный[400],
плачем пугая своим похоронным и жалобой мрачной
в ночи глубокой; так в страхе кормилица стонет, тоскуя,
310 горькие жалобы голос дрожащий ее разливает.
Стражник, коня оседлав, с лицом омраченным к тирану
вестником мчится меж тем и доносит царю: своевольно
дочь его выбрала брак с чужеземцем безвестным приблудным.
Страхом родитель объят: так некогда старый Агенор[401]
315 рухнул, дочерней любви внезапно лишившись; не знал он
что его тестем избрал, полюбив дочь царя, Громовержец.
Гнев, божество, благочестье, обида, печаль, самовластье[402]
душу Эета царя сотрясают и мучают; свите
вооружаться велит: пора-де к мечам обратиться,
320 смертную кару готовить. Тут Либер приходит индийский[403],
ярость смиряет царя своей примечательной речью:
"Так уж сознаньем твоим овладела ненужная святость?
Так свою любишь ты дочь, что мечом покарать ее хочешь?
Чем бесноваться, ты б ждал появления внуков желанных,
325 бремя девичества[404] больше не может выдерживать жрица;
страстью Диана сама воспылала однажды, супругом
выбрав себе пастуха[405]". Вот так ему Либер промолвил.
Сердце смягчилось царя, Медею простил он и тотчас
дочери выбор признал и любовь похвалы удостоил.
330 Так и Ахилл[406] заслужил примирение с тестем, открывшись,
так их простил Ликомед, дождался рождения внука;
Пирра на лоно приял[407], в заботе растил и под Трою,
грех Ахиллеса забыв, отправил для славы грядущей.
Так и оттаявший скиф, отцовской любовью смягченный,
335 зятя велит привести ко двору вместе с дочерью милой,
страх приказав отложить. Дворец украшается лавром,
отчего дома врата венчают святые гирлянды[408].
В спальный вступают чертог[409] новобрачные, радости полон,
юный ликует жених, в Венерином войске — Медея.
340 Феб уж четырежды круг между тем совершил свой годичный,
двух сыновей родила Медея супругу Язону;
ночью однако не спит он на ложе и громко вздыхает,
стоны его не укрылись от слуха колдуньи. "Какую
хитрость ты, ловкий, придумал? Кто любит, того не обманешь[410].
345 Бодрствуя рядом с тобой, узнала, что в сердце, мне близком,
снова готовишь обман, снова мыслью летучею что-то
ты замышляешь негодное. Тайны небес мне доступны —
будет ли голод иль мор, готовятся ль воины, иль ливни
хлынут внезапно, иль небо зардеется пламенем ярким, —
350 что же, поверил Язон, что обманом возьмет он Медею?"
Тут Эзонид объяснил, какая забота[411] тревожит
душу его: и руна не добыл, и столь долго не знают
спутники, что уж давно друг их царствует, коего мертвым,
верно, считают родители, сына потерю оплакав.
355 "Я повидать бы хотел своих близких и снова вернуться
в брачный, царица, чертог, пеласгам[412] сначала поведав,
что за жена мне судьбою дана". Тут Медея супругу:
"Вместе поеду с тобой, руно ж золотое достанем:
втайне от стража-дракона сумею я это исполнить".
360 Молвила; с брачной постели сорвалась в молчании ночи[413].
Звезды, созвездья призвав, велит, чтобы Сон непробудный
к роще заветной пошел, к руну и к святилищу Марса.
Змей сном огромный объят; руно похищает Медея,
мужу его отдает и вместе скрываются оба;
365 брата сражает она[414], и каждый уносит младенца.
Прибыли в Фивы[415]; руно отдается царю золотое.
Чуду дивится Креонт, восхваляет Язона-пирата:
столько земель и морей обошел и счастливо вернулся.
Дочь росла у царя, собою прекрасная Главка,
370 было пора по годам с девичеством ей расставаться[416];
только завидела юношу, пламенем вся загорелась,
хвалит его красоту и желает иметь своим мужем,
хоть он женат на другой. До царя доходит известье.
Молвит правитель фиванский: "Если согласен Юпитер[417],
375 Лахесис если велит и судьба, промедленья не будет.
Пусть и позорно желанье, — его да одобрит Фортуна
и в продолженье веков оправдает потомство Креонта.
Дочери будет руно приданым к дню свадьбы златое".
Кончил старик, и его решенье собщают Язону;
380 выбранный благодарит. Тиран безрассудный, преступный
всюду по царству приказ рассылает, вождей приглашает,
чтобы на свадьбу пришли. Готовится праздник. Медея
сведала про злодеянье и тотчас поверила вести:
знала давно и сама, что супруг ее неблагодарен.
385 За день до свадьбы, скорбя и видя, как двор и палаты
царские бурно кипят, как праздник готовят великий,
как присылают цари, приглашенные к свадьбе, подарки,
в бешенстве диком Медея течение звезд наблюдает
и за луною следит; и вот уже круг завершает
390 Цинтия, в светлых прыжках обогнавшая встречные звезды[418].
Тотчас водою себя окропила колхидянка. Дымом
чистой пылающей серы жрица себя окурила[419],
в поле, где сотни гробниц[420], нашла потаенное место;
долу глаза опустила[421] и в замысле страшном призналась.
395 Руки высоко воздев, так Луне она молится громко[422]:
"Первая в сонме светил, украшенье блестящих созвездий,
звездного неба почетная гостья, противница мрака,
сводов ночных ты царица трехликая[423]; мыслей, покрытых
тьмою, моих, госпожа! Обитаешь в краю самом светлом
400 мира, в созвездии Рака[424], который клешнями вращает
возле скопившихся звезд; ты одна лишь за месяц проходишь[425]
путь, что сияющий Феб за весь год с трудом совершает.
Нашего тела тебя госпожою считают[426] по праву;
сторож лесов ты и рощ[427], ты и смерть на зверей насылаешь
405 (серна, медведь и олень, львы, пантеры и дикие свиньи,
стоит лишь сеть натянуть иль копьем потрясти, уж добычей
перед тобою лежат); тебя третьего царства наследник[428]
выбрал супругой своей, соучастницей доли жестокой,
в дар он тебе преподнес власть над миром вторым (ведь под скиптром
410 грозным твоим укрощаются все без разбору: тираны,
жрец и пират, бедняки, богатые, нищие, воры[429],
все подчиняются общим законам, но доле различной:
ты после смерти казнишь преступных, свирепой собаке
ты их нутро отдаешь[430]); ты лик изменяешь привычно,
415 чтобы, покинув Аид, владыку узреть Громовержца, —
я о прощенье молю: ведь богам не пристало во гневе
верных им люто карать, хоть кару виной заслужили.
Хочешь, срази и меня, но мстителем пусть да не будет
жалкий, царица, Язон, преступной вины сам зачинщик[431];
420 пусть не накажет меня только он, умоляю, богиня,
тот, кого раньше сразить надо было. Кому ни прикажешь,
горло подставлю под нож, лишь бы дочь кознодея Креонта
не отобрала Язона, чтоб сделать скитальца супругом.
Слушай служанку свою: мне Язон не любовь, а страданье.
425 Пять тебе душ принесу я в жертву (достаточной будет
плата за нашу вину): белокурую Главку с Язоном,
также Креонта царя к покойникам этим добавлю,
двух моих бедных детей, мою радость, отдам тебе в жертву,
жалкая, плод нечестивый давно оскверненного чрева, —
430 этим свой грех искуплю". Так промолвив, увидела жрица:
больше не движется свод небесный[432], Луна задержалась,
не подгоняет быков[433], а звезды в их огненном беге
ей предлагают ответ. И, радости полная, жрица,
воплем Подземных смутив, уверенным голосом кличет
435 страшную Пропасть царя[434] и фурий с мольбой призывает[435]:
"Царь нечестивый Эреба[436], ужасного царства владыка
Смерти, теснимый землей, покойников ты принимаешь,
сколько бы ни было их, дворец свой не можешь наполнить,
также и вы, три богини, чьи змеями члены покрыты, —
440 вам они вместо волос, — и с голов у вас (страх нечестивый!)
змеи свисают рогатые[437], лик ваш надежно скрывая,
шеи же вам обвивают, в кольца свернувшись, драконы, —
коли, моими руками растерзан, являлся зловещей
жертвою к манам[438] мертвец, коли я в материнской утробе,
445 чрево разъяв, ради вас убивала детей нерожденных[439],
наши услышьте мольбы. Повелитель могучий Аверна[440],
завтра, когда с женихом лишь направится Главка на свадьбу,
фурий тотчас же нашли на нее. Торопитеся, сестры
Тартара[441]: в Фивах опять заключают союз непотребный[442]:
450 брат Иокасты, сестры наследник[443], вручает невесту
мужу, — спешите туда; этим родом владеть вам пристало:
на смерть себя он обрек бесчестьем, на гибель — страстями[444].
Медлить к чему вам? Ничто никогда моих слов не отвергло.
Если невинность хранить[445] вам угодно и стыд свой девичий,
455 если объятий мужских никогда не искали вы раньше,
сестры безбрачные, вы устрашитесь преступного брака.
Фурий свирепости жду; коли в ней вы откажете, значит,
вовсе не фурии вы[446]: жилище смените и имя,
факелы бросьте и змей и пламя возьмите чужое[447],
460 и полюбите Амура, которого вы презирали".
Молвила. Тотчас земля, задрожав, пред ней расступилась;
там, где стояла Медея, раскрылось зияние тверди[448].
Ухом приникнув к земле, грохотанью внимает колдунья;
встав, говорит: "Нас услышали: дрожью земля отозвалась,
465 хлопаньем грозных бичей в преисподней ответствуют сестры,
меж ядовитых зубов со свистом колеблется жало.
Дело удачно пошло, и в город пора возвращаться.
Прежде, однако, водой речною мне надо омыться[449].
Сделала так, как сказала, и тотчас отправилась в город.
470 Вышла на небо меж тем на пурпурном коне, затмевая
звезды, румянцем искрясь, Денница[450] и свет над землею
распространила, власы распустив и охотно готовя
путь огненосному Солнцу[451] с алой его четвернею;
слышен у дома стал шум от клиентов владыки Креонта.
475 Вот уж поднялся и Феб в колесницу, от света зарделся
день[452] после ночи прошедшей; уж сени и двор наполняют
гости — цари, вот невеста сидит рядом с будущим мужем,
и тростником бороздит Язон деловые таблички:
"Брак, — говорит, — заключен и подписан"[453], и вот Тизифона,
480 страшная дева, придя из Тартара бездны, печатью
метит таблички[454]; свой знак, веселясь, добавляет Мегера;
сталью[455] на воске союз скрепляет свидетель Аллекто;
змеями фурии хлещут по стенам царского дома.
Тут начинает лепить Медея венец необычный[456].
485 С белым воском колдунья серу смешала, смолою,
паклею их обвила, добавила разных снадобий:
ладан душистый сожгла, кипарис запалила бесплодный;
меди нашелся кусок с корабля затонувшего. Змеям
с гребнями на головах, с рогами лазурными, труд свой
490 тотчас велит освятить и вылизать гладко корону[457].
Ядом пронизан смертельным подарок Медеи ужасный,
золотом ложным блестит несущая гибель корона,
и драгоценным камням подражают цветы вредоносно[458].
В час, как готовит свой дар погребальный для Главки Медея,
495 солнце взошло и лучами пурпурными мир охватило.
Серный венец, чтоб разжечь здесь огонь, предъявляет колдунья
и говорит: "О, Титан[459], вселенной прекраснейший образ,
жаром природу питающий и элементы хранящий
от распадения, чтобы не рухнуло мира строенье[460],
500 свет звездоносного свода[461], которому купол небесный
путь указует, в эфир золотистый проникнуть мешая,
в час, как ты мчишься, огни собирая, созвездьям навстречу[462],
души блаженные ты отпускаешь, в свою заключаешь
их ты орбиту[463]; так сжалься, бог величайший[464], над внучкой!
505 Пусть на девичьем челе укрепится венец, прижимая
косы к вискам; во дворце пусть костер разгорится от наших
скорбных невесте даров, пусть ей будет могила наградой,
жалкою смертью в огне да погибнут жених и невеста".
Так, рассыпая угрозы, к Солнцу Медея взывает.
510 "Время приспело, — сказала, — приступим" и, взявши корону,
с видом невинным пришла в жилище Креонта; невесте
дарит сплетенный венец[465] и с покорностью молвит: "Возьми же
и водрузи на чело с весельем златую корону,
что, чужестранка, дарю; моим сыновьям бы такую[466]!
515 Молвила и на главу, уж сверкавшую царским убором,
ей водружает венец. Колхидянку хвалят; уходит.
Тотчас подарок ее изрыгает смертельное пламя[467];
Феба питаясь лучами[468], огонь все сильней и сильнее;
вместе с невестой сгоревшей сгорает моряк[469] изменивший.
520 Силится помощь подать новобрачным правитель, — сгорает
сам он, и скоро дворец пылает костром негасимым.
Все разбегаются: местные, гости прибывшие,
слуги, хор и танцоры бегут, и не праздничной песнью — рыданьем
двор оглашают певцы, опаленные жаром; не слышно
525 звука тимпанов, толпа лишь мечется с воплем, ломая
руки, и с плачем людей, им чужих, принимая кончину[470].
Жрица стояла вдали, не насытив, преступная, гнева,
с мрачной, смятенной душой: не верила в силу такую
ядов и в ярость сестер[471], к молитвам ее благосклонных.
530 Но, как огонь истребил обреченных Медеей на гибель,
в бешенстве за сыновей принимается. Мермер безвинный,
также Ферет свою мать с нежной ласкою звали на помощь.
Чтобы огня избежать, простодушные дети в испуге
сами к убийце, под меч, занесенный над ними, стремятся,
535 сами навстречу идут добровольно опасности страшной,
вовсе не ведая замыслов матери, их породившей.
Руку вздымает с мечом, одержима безумьем, Медея.
"Солнце, мой дед, — говорит, — и Солнце персидское — Митра[472],
ты, Прозерпина, Плутон, — украшение ночи, Селена,
540 фурии, вам говорю я: тела их пусть примет Диана[473],
Солнце — их души, а кровь, обагрившую меч, соберите,
фурии, вы, и пускай не отвергнет их тени владыка
543а царства ночного; и ветров дыхание[474]...............................
543б ....наказать, виновных, и вместе — невинных[475].
Примут несчастные смерть от кинжала, который когда-то
545 был над отцом занесен, я ж сама не предамся печали,
если из рода неверного всех истреблю без остатка".
Молвила; тем же мечом сыновей пронзила обоих
мачеха. После к дворцу понесла она детские трупы
(кровь на руках у нее; преступное видя деянье,
550 и сострадают вожди и страшатся), — так голову сына,
впав в исступленье, несла, приобщившись к вакханкам, Агава[476].
"Здесь, в разожженном костре, где прекрасная мачеха ваша[477],
вместе с Креонтом отцом, с вероломным Язоном сгорела,
вас оставляю, несчастные". Так говоря, погружает
555 трупы детей в погребальный огонь мать свирепая. Тотчас
кличет квадригу она, и — страшно взглянуть! — появились
с гривой из змей на хребте, с чешуйчатой шеей[478] драконы;
гребни на их головах рассыпают летучее пламя.
Вся колесница — как факел, из серы — ярмо, и смолою
560 дышло ее скреплено, пропитана ядом уздечка,
из кипариса — колеса, свинец для осей — из надгробий[479].
На колесницу взойдя, детоубийца Медея
в гневном безумье велит отправляться ужасным драконам.
Тотчас вздымаются ввысь, и, от земли оторвавшись,
565 в воздухе легком скользят и вращаются быстро колеса;
неба достигла почти колесница драконов зловонных;
день бы могла затемнить, изменить направление ветров,
если бы Феб, потрясен преступным деянием внучки,
мир не наполнил сияньем ярчайшим, разлитым повсюду[480].
570 Мрачная Похоть, Безумье свирепое, ты, Грех жестокий,
фурии, Скорбь, Нечестивость, Смерть, Погребение, Зависть[481],
смертных оставьте и жалкому миру даруйте прощенье,
Фивы прошу пощадить[482], ужасные страсти умерив.
Всяческое преступленье — от них[483]: здесь Кадм своим плугом
575 сеял жестокий посев, взрыхлив борозду нечестиво[484];
всходы железом сверкали, и, ядами Марсова змея
вся пропитавшись, земля понесла позорное бремя;
строй здесь греховный возрос, и в шлемах блистала когорта[485];
и, как земля раздалась от созревших железных колосьев,
580 все за оружье взялись, прикрывшись надежно щитами,
смертью друг другу грозя и взаимным убийством бесцельным;
меч отомщает за кровь и за братний грех изначальный.
Родом из Фив Атамант несчастный, несчастный Палемон;
здесь Иокаста жила в союзе позорном с Эдипом,
585 здесь Этеокл с Полиником, два брата, сошлись в поединке
здесь Этеокл его поразил, поплатившись сам смертью.
Ты, о благая Венера, ты, Вакх, озорной сын Семелы,
Фивы свои пощадите — ведь их основатель был родом
сам знаменит и его знаменито потомство: фиванкой
590 матерь была твоя, Вакх; и за пахаря Кадма Венера
дочь, говорят, отдала Гармонию. Столько печальных
Фивы видали смертей, их разве они заслужили?
Станет виною хвалиться рожденьем богов! Громовержца
выходил Крит[486], а теперь отрицает; и скоро уж Делос
595 снова в волнах поплывет[487], убоясь мук родильных Латоны,
и от тебя отречется, Венера, родившее море[488],
Кипр — от амуров, Дионы своей устыдится Идалий[489], \
Лемнос[490] отвергнет Вулкана, аргивян твердыня — Юнону[491],
и от Паллады с главой Горго[492] отвернутся Афины.
600 Верно, и вправду, к богам будет слыть за ошибку почтенье,
чтоб не сказать, — за вину: не хвалу, а лишь беды приносит.