Мифологемы

Корректирующее или компенсаторное психотерапевтическое или фармакологическое воздействие оказалось прерванным и больше не могло ей помочь сохранять равновесие с силами ужасного консенсуса[162] и подвижными биохимическими процессами, происходящими у нее в мозге. Если бы это воздействие сохранялось, оно помогло бы ей укрепить сознание, и тогда она смогла бы преодолеть круговерть противоречивых эмоций, начать более-менее ясно мыслить и принимать адекватные решения. Ее дети могли бы остаться живы. Но мы не можем этого знать, хотя знаем точно, что в тюрьме, под воздействием лечения, согласно результатам обследований, у нее восстановилось психическое здоровье, и теперь ей придется жить с полным осознанием того, что она сделала. Следовательно, скрытым богом в данном случае является великий бог Страх – бог, который сохраняет свою власть над многими душами. Кто не сможет распознать этого бога, закончит тем, что будет подчиняться ему бессознательно. По выражению Юнга, подчиняться мании – отвратительно; подчиняться богу – достойно.

Персонифицировать бога – значит не только признать его силу, но и иметь возможность вступить с ним в какие-то особые отношения. Бог Страх, общепризнанный бог, становится деспотичным убийцей. С персонификацией бога появляется возможность ассимилировать соответствующее ему содержание в сознание и тем самым лишить это содержание его демонической силы. Когда человек находится в плену демонических сил, а их энергия подпитывается толпой, лишь малая толика такого содержания достигает сознания обычного человека.

Это снижение уровня сознания, abaissment de niveau mental, происходит не только у живущих среди нас Медей, но и в психопатологии обыденной жизни. В наше время нам приходится считать ориентиром жгучее воспоминание о том, как целая нация может быть охвачена манией уничтожать произведения искусства, культурные, научные и человеческие ценности, может склонить свою душу перед демоническим оратором, харизматической фигурой, который обращается к страху, живущему у нас внутри, который побуждает нацию салютовать тому единственному, кто спасет людей от самих себя и вместе с тем покончит с ними, навлекая огонь на их головы.

Даже фантазия о тысячелетнем Рейхе является симптомом страха сопротивления перед изменениями и состоянием неопределенности; она остается невольным признанием ощущения страха неполноценности, второсортности и компенсирующей их риторики, в которой провозглашается доминирование и превосходство посредством проективной идентификации с архетипом героя. Стоит ли этому удивляться, если вспомнить об архетипической основе брачного союза той враждебности и той страсти ради той надежды на Vereinigung[163] – на единение; и стоит ли удивляться тому, что такой союз становится возможным только ценой подавления определенных ценностей? От поразительного союза Ареса и Афродиты родилось трое детей. Одной из них была Гармония, примирение противоположностей. Но двумя другими были Фобос (Страх) и Деймос (Ужас). В наше время такой союз враждебности и страсти порождает в качестве национальной политики Schrecklichkeit [164], то есть Террор.

Итак, кто говорит, что боги исчезли? Они просто сбросили свои прежние оболочки и, оставаясь невидимыми, переместились в новую сферу. Вместе с тем Гимн к Деметре нам напоминает: «Человеку трудно видеть богов»[165]. В другое время, в анимистическую или теологическую эпоху, деятельность богов можно было видеть, она проявляла себя в фантазии, в апокалиптических исторических событиях, в долгожданном появлении паруса в опьяняющем море, в восхождении румяной зари и в хтонических силах, которые опускают нас всех на землю.

Такие озарения иногда бывают приятными, иногда вдохновляющими, иногда ужасающими, но они всегда трогают людей, с которыми это происходит. Они стремятся сохранить такие моменты нуминозной вовлеченности посредством развития культурных форм, основные из них: 1) догма – т.е. что произошло и что это должно было значить; 2) ритуал – т.е. как мы воспроизводим переживание; 3) отправление культа: в чем состоит это различие для нашего сообщества?

Каждая из этих культурных форм стремится сохранить живую связь с первичным переживанием, воспроизвести присущие первозданности изумление и ужас. Но течение времени уносит нас все дальше и дальше от этого изначального чувства. В результате Эго пытается получать удовлетворение на прежнем уровне и все более и более настойчиво повторяет свои попытки. Таким образом, если даже человек настойчиво, быть может, даже безумно стремится сохранить божественную ауру догмы, сделать ригидным ритуал и превратить переживание культа в ощущение безопасности, которое дает культ, то боги ускользают и вновь становятся невидимыми. В такие моменты отдельный человек, сообщество, цивилизация испытывают глубокий кризис в отношении идентичности, смысла и направления своего развития. Такая дилемма – это история нашего времени.