Мифологемы

Почему человек не должен ощущать себя в безопасности в присутствии великого таинства? Кто сказал, что предпочтительнее служить своему хрупкому Эго, чем богам? Разве по своему определению вера не основывается именно на неопределенности, а не на определенности? Разве не неопределенность и не смиренное признание автономии богов как раз и характеризуют истинно религиозную установку?

Конечно, фраза «бог умер» вносит путаницу, ибо она подпитывает наше искушение мобилизовать метафизические структуры. Считается, что слово должно обозначать объект; понятие должно отражать его содержание; образ должен содержать создавшую его энергию. Эта существующая в нас природная тенденция приводит к глубокому непониманию. Во многом даже аналитическая психология не находит понимания из-за представления о том, что такие метафоры, как Анима, Тень и Самость, могут быть конкретными.

Юнгианцы часто пишут слово Самость с заглавной буквы -не для того, чтобы ее обожествить, а для того, чтобы отличить ее от Эго-самости. Самость – это глагол; психика самоосуществляется. Самость невидима, но ее деятельность ощущается во всех аспектах нашего бытия – от биохимических процессов и до сновидений. Самость – это не бог; такое предположение привело бы нас в хорошо известную ловушку. Нет, Самость – это метафора того вида энергии, который дает возможность видеть деятельность божества. Точно так же горящий куст в Священном Писании иудеев – это не бог; это пылающая оболочка божественной энергии. Поклоняться кусту – значит убить бога посредством буквализма. Несмотря на свою понятность, буквализм является богохульным, нечестивым, идолопоклонническим и, в конечном счете, неуместным.

Когда человек испытывает религиозное переживание, он становится одержимым энергией неизвестного происхождения. Ее источником могут быть боги или какой-то интрапсихический комплекс. Кто из нас не был одержим, по крайней мере на время, сильным убеждением, пребывая в состоянии утраты ощущения безопасности, которое переходит в паранояйльную идею, навязчиво-одержимый защитный ритуал или даже в долговременное психическое расстройство, например в фанатизм? Так как все эти состояния являются интрапсихическими, они по определению для нас реальны, и мы стараемся не тратить усилия на их выявление, чтобы объективно их оценить. Какое же количество культов, социальных движений было порождено моментальной одержимостью харизматической личностью или родовыми социальными представлениями} Юнг проводит важное различие:

Совсем не все равно, если человек называет нечто «манией» или «богом». Служить мании предосудительно и недостойно, а служение богу полно смысла и надежды, ибо это акт подчинения высшей, невидимой и духовной сущности. Персонификация позволяет нам видеть относительную реальность автономной системы, и не только допускает возможность ассимиляции, но и лишает энергии демонические силы в жизни. Если не признавать бога, развивается эгомания, а из этой мании развивается болезнь. [156]

Современному мышлению признание бога в самый пик «одержимости», которую мы могли бы назвать энтузиазмом (слово, производное от en-theos[157] – бог внутри), навязчивостью, зависимостью, состоянием тревоги, в лучшем случае кажется несовременным, а в худшем – предрассудком. Но Юнг мыслит глубже. Наши предки пришли к осознанию того, что нечто получает над ними власть, что некая энергия становится побуждающей и независимой от них. Вспомнить о том, что таково может быть воздействие бога, которого мы чем-то обидели, – значит направить Эго в сторону смиренного и вместе с тем осознанно-ответственного отношения к этой энергии. Говорить о боге, который имеет надо мной власть, – значит уже сотрудничать с этим богом, с этой энергией и начать осознавать те шаги, которые нужно сделать, чтобы восстановить к нему правильное отношение. Сегодня мы можем употреблять более нейтральный язык: например, власть гнева вместо власти Ареса, но в любом случае нам нужно отдавать себе отчет в том, что воздействующая на волю энергия находится у нас внутри.