Миф тесен

Освежить в памяти этот запрос можно в любой момент, пересмотрев «Брат» (1997) и «Брат 2» (2000). Надоело жить в бедной, бандитской, никем не уважаемой стране, где люди — на вид белые европейцы, а живут какой-то совсем другой, дикой, темной, страшной, неевропейской жизнью («Брат»). Но вы нас зря за это презираете, мы еще покажем, вы нас еще зауважаете, мы плевать на вас хотели, потому что мы будем как вы, даже лучше, потому что мы страдали, а вы — нет («Брат 2»). Оба сняты не в Кремле, и в общем, без всякого конкретного Путина в мыслях.

Но он конкретизировался и воплотился. Как в настоящем акте творения, он возник из ничего, из направленной на пустоту коллективной воли. Если бы он был сотворен из какого-нибудь шумного боевого Лебедя, он был бы менее подлинным.

И вместе с ним сгустился из воздуха новый договор между населением и властью. Пусть кто-то заберет эту грязную, скучную, глупую, все равно не нужную нам политику, всю эту борьбу клик страны третьего мира, и взамен вернет нам страну первого мира — приличную, чистую и нестыдную.

Под приличной же и нестыдной страной тогда понимались не те, что в день митинга на Болотной. Повернись избушка к лесу задом, ко мне передом, не хочу быть черною крестьянкой, а хочу быть владычицей морскою потребительской корзины развитых стран.

Не хотим больше ходить за сосисками к замерзшим бабкам у метро, хотим в светлые чистые супермаркеты, какие видали в нормальной стране. Не хотим одеваться на рынках, а хотим в торговых центрах. Не хотим, чтобы немецкий стоматолог округлял в ужасе глаза, увидев отечественную пломбу, а хотим вечерами бывать в кинотеатрах на мировых премьерах. Не хотим мыть машины во дворах, а хотим, чтоб мойщики мыли на мойках, и чтобы владелец иномарки не боялся, что его прижмет к обочине черная «восьмерка» с тонированными стеклами и из нее Соловей-разбойник засвистит диким посвистом: «А чего это у тебя тачка лучше, чем у нашего бригадира?» Не хотим старых «жигулей», а хотим новых иностранных автомобилей, а на них — кредитов из банков, а банки чтоб не пропадали, собрав деньги, а жили, как вековые липы. Хотим стричься в стильных салонах, а в ожидании листать умные, ироничные глянцевые журналы и разглядывать в них красивые картинки. И, конечно, хотим сидеть в кафе, в кафе хотим сидеть, чтобы кафе были, хотим, и в них сидеть и пить кофе: капучино, эспрессо, американо, двойной, пожалуйста, без сахара, молоко подогрейте отдельно.

И надо же, получилось. А ведь гарантий не было никаких. Все, кто помнил, как мы были такой вот обычной, не хуже других, страной, давно умерли, и никто не знал, как это делается. Да и были ли мы ею когда-нибудь?

Конечно, парикмахерских с журналами не государство понаделало. Это все мы сами. Но — редкий случай в русской истории — оно не помешало нам зажить, как хочется, не придумало ни войны, ни национальной идеи, ни всеобщего говенья великим постом, ни ежедневной политучебы, ни дальнего похода, ни светлого будущего. И не мобилизовало, как бывало, на него все имеющиеся в наличии людские и материальные ресурсы. Так за что же ему теперь митинги?

Новый договор

Власть решила, что контракт — вечный. А те, кто вышел на улицы, — что временный. Что такие контракты вечными не бывают, в идеале они вообще обновляются на регулярных выборах. Что у нас просто была продленная форма из-за особых обстоятельств.

Прежний договор был в силе, пока это было то же самое общество, которое его заключало. Но оно изменилось по ходу действия контракта. «Мы стали более лучше одеваться», — сказала простая девушка из Иваново. Все смеялись, а это чистая правда, но только выводы из нее можно сделать ровно противоположные. Мы стали более лучше одеваться, поэтому шаг в сторону — измена, или именно поэтому нужен новый контракт с властью. Ничего личного, только социология: Черчилль выиграл войну, но проиграл первые же мирные выборы. Никто не выбирает за прошлые заслуги, все выбирают в расчете на будущее.

Теперь мы стрижемся, покупаем и ездим не хуже, чем на Западе, и поэтому захотели, чтобы к нам относились не хуже. Мы теперь уважающие себя, достойно оплачиваемые профессионалы, буржуа, средний класс, повидавший мир. И хотим такое государства, которое воспринимает нас в этом качестве. Какое мы сами видали в лучших уголках этого мира. А то старое строилось, когда мы были Золушками.