Миф тесен

Монастырь с камнем не конфликтуют. Это равноапостольный Владимир, красное солнышко нации, свергал перунов. Это Павел Орозий и Фома Аквинский писали против язычников. Было время, боролись и с Синим камнем — по преданию, закапывали, топили. Но он, понятное дело, всплыл. А сейчас не то. Если бы монахи соседнего Никитского монастыря стали у камня с молебном, не пуская к нему народ, народ бы этим кощунникам показал, как осквернять святыни и расшатывать устои. И поделом: нельзя трогать чувства верующих, людям обиду наносить. А они и не пытаются. Во-первых, понимают ситуацию. Во-вторых, нет таких уж причин камень обижать.

Если бы сейчас у камня из озерного тумана вдруг соткались практикующие жрецы, многие батюшки Русской православной церкви нашли бы с ними общий язык. Потому что они оказались бы вместе по одну сторону — по которую вера в камень, дерево, железо. А из них — святость. А на них — борсетку и ключи. Руки, ноги, себя всего. А что какой-нибудь Августин Аврелий, Антоний Сурожский, К. С. Льюис и протоиерей Александр Шмеман по другую сторону, так где быть русскому батюшке — с русским народом или с Аврелием и его неприличной исповедью на забытой латыни?

Лучше всего, конечно, было бы камень воцерковить. Например, объявить, что это и есть столп, на котором подвизался св. Никита. Врос в землю по грехам нашим. Чудесною силой святого перенесен на берег, чтобы указать, где строить новый храм. Или, как только ступил Иван Грозный за монастырский порог, бежал из монастыря на берег, обличая царя за грехи. Вместо ленточек освящать на нем образки, а впрочем, и ленточки тоже можно. Хотя Грозного лучше не трогать. Тогда вообще все одно к одному: священная материя, нравоучительные иноки, как в «Несвятых святых» у архимандрита Тихона Шевкунова, грозный царь.

А что камень становится народной святыней только сейчас, так как раз вместе с другими любимыми народом святынями — поясом Богородицы, благодатным огнем. Кто знал про пояс, пока его не привезли, что он есть такой? Даже из тех, кто стоял к нему, мало кто. Или пасхальный огонь. Сто лет назад в русской церкви знать про него никто не знал, и при Рублеве, и при Никоне, при царствующем Синоде, в плененной советской церкви праздновали, постились, разговлялись, подвизались без него. Слыхали, что есть у греков такая игрушка, — ну, им там под турками тяжело приходится. Но приехали однажды несколько новых русских православных бизнесменов и расстроились: что это, у греков есть, а у нас нет? Возьмем у греков огня, наймем самолет, привезем в Москву, развезем по городам, селам, от Калининграда до Владивостока, от Москвы до окраин, от нашего стола вашему столу. Так, чтоб теперь без огня Пасха не Пасха, и как будто и не воскресал никто. Заменим сложность и свободу христианства огнем с нашего чартера, водой в крещенской проруби, камнем.

Как полюбишь камень, береги его:

Он ведь с нашим Господом цвета одного.

А зажигалка на Гроб Господень — это как раз не страшно. Там ведь благодатный огонь и нисходит. И пусть армянский патриарх говорит, что зажигает его от лампады, пусть греческий иерусалимский патриарх называет чудо церемонией — нам камень нужен, материальная основа нашей веры. «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою». Какой Петр, такая и церковь.

ОТКУДА БЕРУТСЯ ГЕИ В ЦЕРКВИ И В ЦЕРКОВНОМ САНЕ

Всякий раз удивляюсь, когда кто-то рядом поражается, узнав, что в церкви есть геи. Да еще в сане. И не один — случайно прокрался, по недогляду, — а много. И как земля носит лицемеров? Ведь уж если обнаружил в себе такие склонности, зачем пробираться в церковь, а потом в ней прятаться: на свете есть много замечательных профессий — повар, конюх, плотник; «пахнет маляр скипидаром и краской, пахнет стекольщик оконной замазкой», зачем же обязательно ладаном? Для чего в самое пекло, туда, где ждет ложь и двойная жизнь, под вечный страх разоблачения?

Вот известный богослов разоблачил «содомское гнездо» в Казанской и иных семинариях и академиях, и все опять изумились. А я в очередной раз удивлен наивности самого этого изумления, которое выдает полное незнание движений души и психологии церковного обращения.

Есть, конечно, и то, о чем пишет Кураев: стремительные карьеры молодых придворных монахов и непотребный семинарский харассмент в отношениях учителя и ученика, даже язычником Платоном поставленный под сомнение. Но проблема гомосексуальности в церкви никак не сводится к вопросам карьеризма и лицемерия, а именно что к вопросам веры. Потому что геи в церкви, как правило, не притворившиеся верующими лицемеры, а чаще всего люди верующие, ну или как минимум в какой-то момент, обычно юности, сильно и искренне уверовавшие. Ведь шанс почувствовать себя верующим и оказаться в церкви у гомосексуального подростка гораздо выше.