Миф об утраченных воспоминаниях. Как вспомнить то, чего не было

Также распространились слухи о том, что мы с Люси Берлинер, руководителем исследований в Центре по работе с последствиями сексуального насилия в Харборвью, Сиэтл, вместе пишем статью для научного журнала Journal of Interpersonal Violence. Мы с Люси дружим, и, устав все время спорить, решили поискать области, в которых друг с другом согласны. В нашей совместной работе мы заявили, что необходимо положить конец примитивному делению мира на «тех, кто беспокоится о жертвах, и тех, кто беспокоится о правде… Это ложная дихотомия, и на самом деле всех нас волнует как правда, так и страдания жертв». В конце статьи мы предложили оставлять открытыми каналы общения: «Прежде всего, все мы выиграем, если позволим продолжаться критическому диалогу».

Итак, по этим и, возможно, некоторым другим непонятным мне причинам за мной стали охотиться психотерапевты и активисты, выступающие в защиту прав ребенка, а также ряд моих товарищей-феминисток. Они стали писать мне письма, слать книги, брошюры и научные статьи, оставлять мне сообщения на автоответчике, беседовать со мной на профессиональных встречах и даже прилетать в Сиэтл, «просто чтобы поболтать». Они просили меня выслушать их версию происходящего. По их словам, все, чего они хотели, – это возможности оказаться услышанными и понятыми.

Элен Басс позвонила мне одной из первых и оставила на автоответчике длинное сообщение². Элен могла бы и не представляться: она была одним из авторов книги «Мужество исцеления», ставшей громоотводом для гнева и страха обвиненных в насилии родителей. Они прозвали эту книгу «Мужество ненавидеть».

Своим мягким, приятным голосом Элен выразила надежду на то, что исследователи и практикующие специалисты заключат перемирие и начнут конструктивный диалог. «Быть может, нам удалось бы найти какие-то точки соприкосновения, – предложила она, – вместо того чтобы тратить столько времени и энергии, сидя в своих норах и огрызаясь друг на друга».

Я сохранила это сообщение и прослушала его несколько раз. Интересное развитие событий. Быть может, «истинноверующие» психотерапевты и «скептически настроенные» исследователи и эксперты по работе памяти могли объединиться и спокойно обсудить свои разногласия. Быть может, им удалось бы найти какие-то точки соприкосновения. Но, должна признать, я опасалась, что там нас будет ждать засада. Ричард Офше полагал, что психотерапевты готовятся к финальной, решающей битве. Он предсказывал, что полемика по вопросу о вытесненных воспоминаниях перерастет в «перестрелку у корраля О-Кей»[13].

«Это не просто научный спор, – предупредил он меня. – Это идеологическая битва, в которой правда и справедливость, хорошее и плохое принадлежат тому, кто первый подсуетится. Психотерапевты поставили на кон свою репутацию, и они будут биться изо всех сил, лишь бы себя защитить. Не доверяй им, не подпускай их слишком близко, иначе они выстрелят тебе прямо в сердце».

* * *

Спустя три недели я встретилась с Элен в отеле Bellevue Hyatt, где только что закончился ее мастер-класс для специалистов, работающих с жертвами инцеста. Мы поздоровались, пожав друг другу руки, обменялись любезностями, сели и принялись за поздний завтрак с круассанами и омлетом с грибами.

– Итак, – начала я, сразу переходя к делу, – когда вы впервые испытали на себе давление общественности?

Элен добродушно засмеялась. Мне с самого начала понравилась эта дружелюбная женщина с кудрявыми седеющими волосами и очаровательной улыбкой.

– После публикации «Мужества исцеления» я несколько месяцев путешествовала по Европе, – рассказывала она. – Я была совершенно оторвана от всей этой неприятной шумихи, которая поднялась вокруг нашей книги, и темы вытесненных воспоминаний в целом. – Ее лицо приобрело задумчивое выражение. – Несколько месяцев назад, когда я вернулась в Калифорнию, мой соавтор Лора Дэвис показала мне огромную кипу материалов, которые она собирала все это время, – газетные вырезки, редакционные статьи, научные публикации, письма от обвиненных родителей, книги из Фонда синдрома ложных воспоминаний³. Там было столько материалов, и в них было столько враждебности, что, увидев все это, я сразу воскликнула: «Боже мой, да ведь на нас подадут в суд!» Лора посмотрела на меня и сказала: «Забавно. Моей первой реакцией было: “Боже мой, да ведь нас убьют!”»

Я вспомнила о Майке Паттерсоне, и Даге Нейгле, и обо всех других обвиненных родителях, с которыми успела познакомиться, и спросила себя, был ли кто-нибудь из них способен на убийство. Я бы сказала – нет. Гнев был для них вторичной эмоцией, менее важной, чем страх и душевная боль, которые заставляли их вопреки всему надеяться, что когда-нибудь их дети к ним вернутся. Но все это так сильно напоминало спор о легализации абортов, что мне стало не по себе. Активисты с оружием нападали на врачей, делающих аборты. В чем заключалось сходство между этими двумя ситуациями? Кто в кого собирался «стрелять» и по каким идеологическим или личным причинам?