Диме тоже захотелось выйти из машины. Хоть подышать, что ли. Того и гляди снова дождь пойдет. Вздыхая, Дима выбрался из кресла, захлопнул дверь и подождал, когда свистнет сигнализация, запирающая все двери. Не выпуская из виду соглядатая и аптечную дверь – вдруг рыженькой придет в голову уйти пораньше, – он втиснулся в стеклянную коробку, где висел телефон. Приседая, потому что телефон был приделан слишком низко, он набрал номер. Никто не отвечал, и он понял, что оправдались все его худшие подозрения. Сослуживцы еще не возвращались, следовательно, работа шла полным ходом. У Димы было своеобразное представление о работе. Он был твердо уверен, что работать в кабинете так же глупо, как, например, писать романы. Настоящая работа – это поиск, охотничий азарт, быстрота перемещения и добыча фактов, которые в кабинете никак не добудешь.
Ну вот. Все добывают, а Дима с утра в Воротниковском переулке сидит, и неизвестно, сколько еще просидит.
Как следует разозлившись, он подумал и набрал еще один номер.
Трубку сняли сразу же, но Инки дома не было. Ее мать очень холодным голосом сообщила Диме, что Инка еще в университете и будет очень поздно, у них там какой-то праздник букваря. Если вообще будет.
– Она может… не приехать совсем? – не удержавшись, спросил Дима, и собственный голос показался ему отвратительным – просительный, тонкий. Дурацкий какой-то голос.
– Вполне, – сказала Инкина мать со спокойным злорадством. – Она меня даже предупредила, чтобы мы ее не ждали. Впрочем, она будет звонить.
Дима с силой вдвинул трубку в аппарат и выбрался из стеклянного саркофага.
Зря он позвонил. Придурок.
Сидел бы в машине и мечтал о том, как вечером они встретятся. Знал же, что ее мамаша с папашей терпеть его не могут. Хотя, собственно, почему они должны его терпеть? У них с Инкой свои дела, своя жизнь, они оба взрослые умные люди и будут делать то, что считают нужным…
Он убеждал себя и не слишком себе верил.
Инкин отец руководил какой-то строительной фирмой, процветал и собирался процветать дальше. Инка недавно хвасталась, что он получил подряд – или как там это называется – на ремонт целой кучи административных зданий, принадлежащих мэрии или еще кому-то, столь же всесильному. Он был шумный, краснолицый, громогласный. Когда он говорил, необходимо было молчать и смотреть ему в рот. Диме это было противно. В его семье все было по-другому. Впрочем, в его семье и подрядов от мэрии никто не получал. Инкина мать относилась к Диме с высокомерием генеральши, которая не желает выдавать дочь замуж за лейтенанта.
Дима не подходил им ни по каким критериям. Зарабатывал мало, жил с родителями, перспектив – никаких. Всего богатства – новенькая черная “девяточка”, которую Дима обожал и которую ему подарил брат, отъездив на ней месяца три. Потом она ему надоела, и он купил “Тойоту”, а “девятку” отдал Диме, за что Дима был ему несказанно благодарен. Брат был компьютерный гений, зарабатывал несметные, по Диминым понятиям, деньги и всю жизнь делал что хотел.
“Мне повезло, – говорил он. – Я как Фрэнк Синатра. Делаю то, что мне нравится, и мне еще за это платят”.
Дима тоже был как Фрэнк Синатра, но к нему относилась только первая часть бессмертного изречения.
Зачем он позвонил?!
Весь остаток дня, вместо того чтоб худо-бедно работать, он будет думать, у кого Инка собралась ночевать. Или наврала мамаша?
Черт, зачем он позвонил?!
Впрочем, он же не страус. Голову в песок он прятать не станет. Лучше уж все знать, чем пребывать в идиотской уверенности, что ты нужен и любим.
Или не лучше?
Дима сел в машину и сунул в рот осточертевший леденец от кашля. На этот раз оранжевый. Леденец захрустел на зубах, превращаясь в мелкие, как будто стеклянные, осколки.
Он не будет думать об Инке. И вечером не будет звонить и проверять, где она. Он будет думать о Сергее Мерцалове и о том, кто его убил, а вечером на Петровке он поразит их всех своими потрясающими логическими выводами.
Данных маловато, но чтобы занять голову – хватит.
Где же она собралась ночевать?..
Информация, которую он получил от Бориса, оказалась неутешительной.
– Да ты что? – спросил шеф с другого конца света, а впечатление было такое, как будто он сидит за стенкой и разговаривает по мобильному потому, что ему лень встать и открыть дверь. – Неужели убили?
– Убили, – подтвердил Юрий Петрович. – Женька своими глазами труп видел.
– Во дела! – хохотнул в трубку шеф. – Что бы это значило, не знаешь?
В данный момент Юрию Петровичу больше всего на свете хотелось знать, что бы это значило, и он подозревал, что шеф-то как раз в курсе событий.
– Женька как его узнал, так драпанул оттуда, как немец из-под Москвы, – сказал Юрий Петрович осторожно. – Его, конечно, менты моментально найдут, если еще не нашли. Ну, – я его проинструктировал.
– Молодец, – похвалил шеф таким тоном, что у Юрия Петровича встали дыбом волосы на затылке. Он был бы неприятно удивлен, если бы в этот момент вспомнил, что точно таким же тоном он сам еще вчера разговаривал с тупоумным Женькой. – Это ты все придумал?
– Что? – переспросил Юрий Петрович.