Миф о вечной империи и Третий рейх

Одно из достоинств человека состоит в том, что он принимает ответственность за экономику. Поэтому на этой земле, о которой он должен заботиться, на него возложена задача, чтобы люди жили, могли работать, дабы обеспечить свое экономическое существование, чтобы урегулированными оказались потребительские отношения, товарообмен и денежное обращение, устроенным оказалось вытекающее из классовых различий хозяйственное неравенство, чтобы справедливо были распределены права и обязанности. В Германии нет государства, которое бы могло гарантировать все это. Революция, которая стремилась построить демократическое государство, умудрилась вопреки намерениям не создать социальное государство. Немецким социалистам не осталось ничего иного, как подумать, какие силы помешали им решить проблемы в соответствии с марксистскими принципами. Если они подумают, то могут прийти к выводу, что этой силой был либерализм. Либерализм, заложенный в социализме. Либерализм, который здесь, как и повсюду, оказывал дурное действие. Это был неподвижный, несговорчивый, рационалистический либерализм, который из-за слов о разуме не видел действительности. Мы не знаем, кто будет решать проблемы социализма, которые существуют до сих пор. Не думаем, что в их решении может помочь немецкий коммунизм, который до сих пор (как и ранее) цепляется за Маркса, хотя само это движение, уже давно ставшее диковатым и специфически немецким явлением, сможет помочь в их решении. В любом случае мы знаем и верим, что немецкий социализм, который мы подразумеваем, должен поднять эти проблемы на уровень выше, нежели марксизм. Туда, где проблемы решает не социальный класс, а нация, которая делает это в собственных интересах. В итоге никто не удивится, что эти проблемы исчезнут, как и социал-демократические доктринеры, место которых должен занять истинный немецкий социализм.

Сегодня мы превосходим наших противников только в наших проблемах: немецкие проблемы немецкого социализма, перед которыми было наше поражение и мимо которых прошла революция. Здесь возможно только революционно-консервативное решение. Есть еще чисто духовное превосходство. Оно самое большое из всех имеющихся. Когда мы думаем о наших противниках, то они демонстрируют нам полнейшую безыдейность. Победа, принесшая им насыщение и удовлетворение, оставила им уверенность в собственной правоте и необратимости их политических и экономических взглядов. Они проявляют самодовольство, несмотря на страшную экономическую и, конечно, политическую опасность, которая угрожает их странам. Это была бы трагедия, это была бы катастрофа, это была бы гибель, если бы наши старые проблемы оказались втиснутыми в новую немецкую проблематику. Но на этот раз это должны быть практичные проблемы — экономическая политика, вопросы наших подавленных и стиснутых сил, которым не хватает свободы действия. Но если во всей этой неразберихе нам удастся решить эти проблемы, и это решение будет действительным, а не мнимым, непреходящим, то мы сможем создать новый государственный строй и экономический порядок, чей пример будет обладать для других народов огромной притягательной силой, против которой наши противники в конце концов будут совершенно бессильны.

Социализм начинается там, где кончается марксизм. Немецкий социализм призван, чтобы очистить духовную историю человечества от либерализма, зловещей силы XIX столетия, которая в глубине подточила и разложила социализм, подобно тому, как он подтачивал и разлагал любую политическую идею и любое мироустройство. Весь либерализм Запада все еще прячется в парламентах и выдает себя за демократию.

Немецкий социализм не является первейшей задачей Третьего рейха. Он должен быть его фундаментом.

Либерал

Либерализм сведет народы в могилу.

I

В стране существует подозрение, что нацию обманули.

Это не только обман Версаля. Это и так прописная истина. 14 пунктов Вильсона стали 440 статьями мирного договора.

Оказалось, что обман был настолько стар, что происходил скорее из злоупотребления, которое привело в движение идеологию, коя, чтобы отстоять интересы, работала с идеями в сфере политики. Это злоупотребление позволило нашим противникам гарантировать себе преимущество, как будто бы эти высокие понятия убедили немецкий народ забыть войну ради мира, хотя она еще не была проиграна. Лучше всего было, если бы нашлись немцы, которые смогли огласить эти понятия, которыми мы могли соблазниться. Думаем ли мы о них как о мошенниках или же как об обманутых, мы снова представляем их как обманутых обманщиков, которые оказали влияние на свой народ. Здесь мы всегда будем сталкиваться с определенным миром представлений, в котором принципы используются лишь для того, чтобы заключить сделку.