Разница между относительным и абсолютным риском чрезвычайно важна, когда дело доходит до изучения результатов исследований в сфере здравоохранения. Чтобы понять, почему, давайте рассмотрим следующий сценарий: допустим, я пытаюсь сравнить эффективность двух лекарств от рака. Одно, как было доказано, снижает риск смерти пациентов с 12 до 6 %. Снижение относительного риска приема этого лекарства составит 50 % (поскольку 6 % составляют половину от 12 %), тогда как снижение абсолютного риска составит всего лишь 6 % (число процентов, на которое риск для пациентов снижается). Другое лекарство может вести к такому же снижению относительного риска в 50 %, с 0,7 до 0,35 %, но гораздо меньшее снижение абсолютного риска – только 0,35 %. Хотя оба эти лекарства имеют одинаковое снижение относительного риска, первое лекарство значительно более эффективно, чем второе.
Средства массовой информации любят фокусировать внимание на повышении относительного риска. Это потому, что оно зачастую больше и выглядит страшнее, чем повышение абсолютного риска. А больше и страшнее – это то, что нужно для лучшей подачи новости, но не то, что требуется для лучшего и более информированного принятия решений по вопросам здоровья. Для последних гораздо более значимым является абсолютный риск.
Поскольку относительный риск – довольно скользкая метрика, я решил посмотреть, что предупреждение ВОЗ о переработанном мясе будет означать для меня в практическом плане. Первым делом я выяснил свой фоновый риск рака толстой кишки, обратившись к калькулятору оценки риска рака толстой кишки Национального института рака и занеся в него всю свою информацию. Хотя мне еще нет 50 лет, мне пришлось поставить 50 лет в качестве моего возраста, потому что калькулятор не работает для людей моложе пятидесяти. Я обнаружил, что для 50-летнего человека средний риск развития рака толстой кишки составляет 6 %, но мои шансы лучше, потому что я не страдаю ожирением, ем много овощей, регулярно занимаюсь спортом, и у меня нет семейной предрасположенности к раку толстой кишки. Исходя из этих факторов, у 50-летнего меня пожизненный риск заболеть раком толстой кишки составляет 2,4 %.
Теперь вспомните, что в предупреждении ВОЗ говорилось, что на каждые 50 граммов переработанного мяса, съедаемого мною каждый день, мой относительный риск развития рака толстой кишки повышается на 18 %. Это означает, что если я сегодня решу начать съедать по три лишних кусочка бекона
Это вовсе не настолько пугающе, как ВОЗ заставляет вас думать. Даже со всем этим переработанным мясом (а я не могу себе представить, чтобы каждый день, всю свою оставшуюся жизнь, съедал еще по три дополнительных куска бекона) пожизненный риск менее 3 % представляется достаточно низким. Употребление в пищу бекона время от времени, что гораздо более правдоподобно, вообще не окажет каких-либо измеримых изменений в моем уровне пожизненного риска.
ИТОГИ
С мясом, как и со всем остальным, умеренность – ключевое слово. Если вы едите несколько порций переработанного мяса в день, может быть, и заметите некоторое снижение пожизненного риска заболевания раком, если уменьшите число поедаемых порций. Может быть. Но если вы, как и большинство моих знакомых, наслаждаетесь беконом, прошутто или другим мясом пару раз в неделю, озабоченность ВОЗ не должна вызывать изменения в ваших пищевых привычках. В равной степени не должны вызывать подобные изменения и любые сообщения в средствах массовой информации, связывающие потребление мяса с более высоким риском смерти.
Более того, если вы едите непереработанную рыбу, куриное мясо или свинину, и при этом они являются далеко не единственным вашим источником питания, то вам, скорее всего, не о чем беспокоиться. Даже если вы съедаете непереработанное красное мясо пару раз в неделю, трудно найти убедительные доказательства того, что вы должны изменить свои привычки.
Мясо, употребляемое в пищу в умеренном количестве и обдуманно, не убьет вас. Равным образом полный отказ от его употребления не спасет вас. Митио Куси продвигал свою макробиотическую диету всю жизнь. В возрасте 81 года у него развился рак кишечника, а умер он семь лет спустя от рака поджелудочной железы.