Миф машины

Мир растений был миром женщины. С гораздо большим основанием, чем все ссылки на сельскохозяйственную или городскую революции, можно назвать эту важную перемену, послужившую прелюдией дальнейшим изменениям, которые повлекло за собой окультуривание, сексуальной революцией. Все повседневные дела человека обрели сексуальный, эротический смысл. Этот образ сделался настолько всемогущим, что в целом ряде фигурок и живописных изображений сама женщина — какой она представала в палеолитическом искусстве — просто исчезла: остались одни только половые органы.

С произошедшей переменой следует связать — опираясь пусть на туманные, но зато широко распространенные свидетельства, — миф о Великой Матери. Однако главенство женщины имело и темную сторону, которая явно обнаруживается в поздневавилонском эпосе о кровавой борьбе Мардука с Тиамат[18], этой свирепой Urmutter[19]: ибо, забрав себе верховную роль в культурной трансформации, мужской воинственный дух, дремлющий в женщине, должно быть, нередко выплескивался наружу. В нескольких поздних религиозных мифах она рисуется как могущественная богиня, сопровождаемая львами, как мстительная фурия, богиня-разрушительница — например, всепожирающая Кали в индуистской религии; между тем, мужское начало в мифе о Великой Матери изображается в обличье второстепенного любовника — скорее как аксессуар, нежели как равная личность. Забывать — все равно, что приукрашивать и искажать всю историю.

4. Таинство жертвоприношения

Как неоднократно обнаруживали антропологи, для так называемых примитивных народов нашего времени характерно смешение практических знаний и верных догадок с магическими предписаниями, зачастую основанными на фантастических ассоциациях; та же картина, скорее всего, наблюдалась и в более ранних культурах. Никакой миф, сколь бы жизненным он ни был, не является полностью рациональным в своих побуждениях; а постепенного накопления эмпирических познаний, которое сопутствовало развитию древнейшей садовой культуры, было явно недостаточно для противостояния сомнительным, нередко извращенным подсказкам бессознательного, получавшим одобрение первоначально в силу какого-то случайного их оправдания.

Пожалуй, самый таинственный из всех человеческих обычаев — который часто описывался, но так никогда и не находил адекватного объяснения, — это обряд человеческих жертвоприношений: некая магическая попытка либо искупить вину, либо вызвать более обильный урожай. Возможно, в сельском хозяйстве ритуальное жертвоприношение стало практиковаться из-за общего отождествления человеческой крови со всеми остальными проявлениями жизни; быть может, отправной точкой послужила ассоциация менструальной крови с плодородием. Наверное, подобное представление ложно подкреплялось эмпирическим знанием садовника: чтобы вырастить несколько крепких и здоровых растений, необходимо выкорчевать сотню сеянцев. В садоводстве такое жертвоприношение служит верным способом обеспечить рост нужных растений; и от внимательных глаз, обнаруживших назначение семян и отобравших и окультуривших множество ботанических видов, должно быть, не ускользнула польза от прореживания и подрезания.

Но там, где правильных догадок о причинности вещей оказывалось достаточно для учреждения абсолютно рациональных методов мульчирования[20], поливания, прореживания и прополки, бессознательное, возможно, превратно поняло процесс и предлагало собственное инфантильное усовершенствование в качестве более надежного и быстрого способа достичь тех же самых результатов: например, нужно умертвить не несколько растений, а живого человека, чья кровь принесет более обильный урожай плодов. Разве кровь — не существо жизни? Вполне вероятно, что такое представление основывалось на наблюдениях за тем, как над неглубокими человеческими погребениями появляется особенно буйная растительность, — и в этом смысле жертвенное приношение порой оказывалось не менее эффективным, чем обычай американских индейцев закапывать дохлую рыбу под холмом, засеянным зерном.

Данные догадки невозможно проверить, однако они отнюдь не беспочвенны. В пользу того, что в неолитическом обществе приносились человеческие жертвы, свидетельств имеется значительно больше, чем в пользу чего-либо, что можно было бы определить как войну. Следует принимать во внимание и еще одну возможность наряду с многочисленными достижениями, совершенными в ходе окультуривания и укорененными в культе матери, со временем могло появиться и отклонение, вылившееся в форму человеческих жертвоприношений.