Миф машины

Не последней по важности чертой сходства царской власти с солнцепоклонством было то, что царь, как и солнце, источал могущество на расстоянии. Впервые в истории власть стала осуществляться на расстоянии, намного превышавшем непосредственный радиус действия человеческой руки. Ни одно военное оружие само по себе не обладало таким могуществом. Все, что требовалось, — это особая разновидность передаточного механизма: армия писцов, гонцов, управляющих, надсмотрщиков, артельщиков, главных и второстепенных исполнителей, само существование которых всецело зависело от их преданного выполнения царских приказов или приказов непосредственных начальников — могущественных сановников и полководцев. Иными словами, неотъемлемой частью мегамашины служила хорошо организованная бюрократия — то есть, группа людей, способных передавать и выполнять приказания с ритуалистичной педантичностью жреца и бездумным послушанием солдата.

Воображать, будто бюрократия сравнительно недавнее изобретение, — значит, пренебрегать анналами древней истории. Первые документы, свидетельствующие о существовании чиновничества, относятся к эпохе пирамид. В надписи на кенотафе[51] в Абидосе некий чиновник, служивший при дворе фараона Пепи I из шестой династии, ок. 2375 г. до н. э., докладывал: «Его величество отправил меня во главе войска, тогда как знать, хранители печати царя Нижнего Египта, единственные спутники Дворца, главы номов и градоправители Верхнего и Нижнего Египта, товарищи и главные переводчики, главные прорицатели Верхнего и Нижнего Египта, и главные сановники, — каждый из них стоял во главе отдельного отряда Верхнего или Нижнего Египта, или же деревень и городов, которыми они управляли.»

Данный текст говорит не только о существовании бюрократии, но, как и свидетельство Петри, приводившееся выше, показывает, что уже произошли разделение труда и специализация функций, необходимые для успешного действия чиновничьего механизма.

Это развитие началось по меньшей мере тремя династиями раньше: а именно (что не случайно) при строительстве большой каменной пирамиды Джосера в Саккаре. В «Граде непобедимом» Джон Уилсон замечает: «Мы обязаны Джосеру не только началом монументальной каменной архитектуры в Египте, но и созданием нового чудовища — бюрократии». Это не было простым совпадением. И У. Ф. Олбрайт, комментируя данное событие, указывает, что «...возросшее число титулов, обнаруживаемое в печатях периода первой династии ... несомненно, заставляет предположить существование довольно сложного аппарата чиновников».

После учреждения иерархической структуры человеческой машины теоретически уже не было границ для числа рабочих рук, которыми она управляла, или для власти, которой она обладала. Устранение человеческого измерения и органических пределов, собственно, и составляет предмет гордости подобной авторитарной машины. Частично ее эффективность объяснялась применением неограниченного физического принуждения для преодоления человеческой лени или телесной усталости. Важным шагом в сотворении человеческой машины стала и профессиональная специализация: ведь достичь сверхчеловеческой точности и совершенства результата можно было только благодаря напряженной концентрации навыков в каждой точке рабочего процесса. Здесь и берет свое начало масштабное разделение и подразделение труда, характерное для современного промышленного общества.

Римский афоризм, гласящий, что закону нет дела до мелочей, можно по справедливости отнести и к мегамашине. Силы, приводимые в движение царем, требовали коллективных проектов соразмерного порядка: крупномасштабных операций, связанных с изменением облика земли, — поворота рек, рытья каналов, сооружения мощных стен. Как это обстоит и с современной технологией, мегамашина начинала все больше навязывать свой диктат обслуживавшим ее рабочим, перечеркивая другие, более живые человеческие потребности. Человеческие машины по природе своей были огромны и безлики — если не сказать, что намеренно обесчеловечены; они или действовали с большим размахом, или вовсе бездействовали, ибо никакая армия чиновников, сколь бы усердна она ни была, не могла бы непосредственно управлять работой тысячи маленьких мастерских или земельных хозяйств, если бы у них всех сохранялись собственные традиции, собственные ремесленные навыки, своя осознанная личная гордость и чувство ответственности. Поэтому жесткая форма контроля, присущая коллективной машине, вплоть до нашей эпохи ограничивалась лишь крупными массовыми предприятиями и крупномасштабными операциями. Этот изначальный недостаток мешал расширению мегатехники до тех пор, пока не изобрели механической замены для живых работников.