Сущность, послужившая основой для таких взглядов, которые не противостоят напрямую ни бюргерско-либералистским, ни марксистским догмам, представляет собой древнее, сегодня утратившее свое значение германское ощущение права. Если римское право рассматривает только формальную сторону собственности, выделяет эту собственность, так сказать, как дело особое из всех отношений, то германское понимание права вообще не знает этой точки зрения, а знает и признает только отношения. Отношения в плане обязательств между частной собственностью и собственностью общественной, которые придают характеру собственности смысл справедливой собственности. В этом месте наступает, наверное, самое глубокое отравление социалистической идеи. Наряду с тремя огромными опустошениями благодаря марксизму, а именно благодаря учению об интернационализме (который подрывает народную основу всякого мышления и ощущения), благодаря классовой борьбе (которая должна разрушить нацию, т.е. живой организм, подстрекая одну часть к мятежу против другой) и благодаря пацифизму (который должен завершить это разрушительное дело путем оскопления во внешней политике), в качестве четвертого и наверное самого глубокого подтачивания появляется разрушение понятия собственности, которое наитеснейшим образом связано с германской личностью вообще. Когда-то марксизм подхватил брошенное Прудоном слово: "Собственность - это кража", и провозгласил это как принцип борьбы против частной собственности, как лозунг против так называемого капитализма. Этот внутренне лживый лозунг (понятие кражи вообще не может существовать, если нет идеи собственности) привел всех демагогов в марксистское руководство и исключил из него всех честных людей. В итоге получилось так, как должно было получиться: при марксистском господстве с 1918 года не собственность была объявлена кражей, а совсем наоборот, величайшие кражи были признаны законной собственностью.
Этот факт показывает в ярком свете, что скрывает в себе понятие собственности.
Безыдейное бюргерство упрекает германское движение обновления во враждебности по отношению к собственности, потому что оно предусматривает возможность экспроприации в случае необходимости во имя национального государства. Так даже обворованный инфляцией бюргер цеплялся пугливо за устаревшее понятие собственности и чувствовал себя, таким образом, скорее связанным с величайшими вредителями народа, вместо того, чтобы объявить себя готовым подвергнуть свои старые идеи строгой проверке. Приведенное выше определение показывает, что во всем споре речь идет только о том, где между кражей и законной собственностью начинает действовать идея законности. у германского человека, который идеи права всегда связывает с идеей честных поступков и долга, определить законную собственность нетрудно. В отличие от этого, при старом понятии собственности у демократии, люди, которые должны были сидеть в тюрьме или висеть на .виселицах, в великолепнейших фраках ездят на международные экономические конференции в качестве представителей так называемой свободной демократии. Новое понятие, которое нечестно приобретенную собственность не может признать собственностью, стало мощнейшим защитником и хранителем истинно германского понятия собственности, которое полностью совпадает с древнегерманским чувством права.
И здесь мы видим тот же характерный факт, который возвращает нас к сказанному выше: социализм для нас не только целесообразное проведение защищающих народ мер, он, следовательно, не только экономико-политическая или социал-политическая схема, но восходит к внутренним оценкам, т.е. к воле. От воли и ее ценностей происходит идея долга, происходит идея права. Кровь составляет единое целое с этой волей и в результате появляется слово о том, что социализм и национализм не являются противоположностями, а глубоко по существу представляют собой одно и то же, философски обоснованные как раз тем, что оба выражения нашей жизни восходят к общим, волевым первопричинам, оценивающим нашу жизнь в определенном направлении.
Только когда продумаешь и переживешь борьбу нашего времени, узнаешь те предпосылки, которые всем остальным отдельным требованиям придают все их содержание, окраску и единство. Но если каждый немец по всем встающим перед ним вопросам жизни проверяет себя с точки зрения высшей ценности обусловленной кровью народности, то он, конечно, может иногда ошибаться, но всегда может вскоре осознать и исправить свою ошибку.
5