Миф. Греческие мифы в пересказе

— Артемида, ты заботилась обо мне, учила меня искусствам охоты и показала мне, как всегда следует избегать мужчин. Однако врать тебе я не могу: в сердце своем я люблю супруга Кефала как и прежде. Он скверно обошелся со мной, но это все от его великой любви ко мне, и я жажду простить его и пасть к нему в объятия, вновь стать ему женой.

Артемиде жаль было отпускать ее, но у нее в тот день оказалось милостивое настроение. Она не только отпустила Прокриду к мужу, не выколов ей глаза предварительно и не скормив ее свиньям (подобные поступки ей были вовсе не чужды), но и наделила ее двумя замечательными дарами, чтобы Прокрида поднесла их мужу в знак примирения.

Лелап и Алопекс Теумесиос

Среди даров, которые Прокрида получила от Артемиды, оказался замечательный пес по кличке ЛЕЛАП, наделенный силой поймать кого угодно — абсолютно кого угодно, если Лелап бросится в погоню. Отправь его по следу оленя, вепря, медведя, льва или даже человека — и Лелап всегда настигнет добычу. Второй подарок, не меньшей ценности, — копье, всегда попадающее в цель. Кто бы ни владел этими псом и копьем, мог по праву считаться величайшим смертным охотником на свете. Немудрено, что Кефал обрадовался жене, нагруженной такими дарами, и впустил ее к очагу и в объятия, под кров и на кровать.

Репутация Кефала крепла день ото дня — байки о его охотничьих умениях пересказывали благоговейным шепотом от царства к царству. Новости добрались до фиванского регента КРЕОНА[212]. Как это часто бывало в дикой истории Фив, они в ту пору страдали от напасти, на сей раз — в виде лютой лисицы, которую местные называли Кадмейской бесовкой, а по всему греческому миру она страшила людей под именем АЛОПЕКС ТЕУМЕСИОС, Тевмесской лисицы, разбойницы, наделенной божественным даром никогда не быть пойманной, сколько б собак, лошадей или людей ни шло по ее следу или ни лежало в засаде, чтобы поймать ее в ловушку. Считалось, что этот лисий ужас натравил на них Дионис, все еще алкавший покарать город, изгнавший и насмехавшийся над матерью винного бога Семелой.

Креон, все более отчаиваясь, услыхал байку о едва ли не сверхъестественных дарах, которыми располагал Кефал, о его чудо-псе Лелапе, и послал весточку в Афины с мольбами одолжить собаку. Кефал с готовностью дал Креону свою чудесную гончую, и та вскоре напала на след лисы.

Последовавшая кутерьма являет нам замечательное свойство греческого ума — завороженность парадоксами. Что происходит, когда за неуловимой лисой гонится неотвратимая гончая? Эта задачка подобна вопросу о неостановимой силе и неподвижном предмете.

Кадмейская плутовка наматывала круг за кругом, а по пятам гнался за ней Лелап, от которого никакой дичи не убежать. Они бы и до сих пор, видимо, не могли разорвать этого логического кольца, если бы не вмешался Зевс.

Царь богов глянул на все это дело и задумался о странной противоречивой задаче, которая оскорбляла всякий здравый смысл и так досадно подрывала представления, описываемые замечательным греческим словом нус. Власть Зевса подкреплялась глубинным законом, гласившим, что никакой бог не имеет права отменять божественные чары другого. Это означало, что пес и лиса обречены застрять навеки в этом невозможном положении, тем самым насмехаясь над установленным порядком вещей. Зевс устранил эту неувязку, превратив и лису, и пса в камень. Так они застыли во времени, открытые им превосходные возможности недостижимы теперь вовеки, судьбы их непримиримы навсегда. Некоторое время спустя и эта мертвая точка показалась Зевсу противоречащей здравому смыслу, и он катастеризмом поднял их на небо, где они стали созвездиями Большого и Малого псов — Canis Major и Canis Minor.

Кефал и Прокрида, как ни грустно, процветали недолго. Лишившийся Лелапа, но все еще вооруженный копьем, всегда попадавшим в цель, Кефал предпочитал бродить по холмам и долам, что окружали Афины, и бил любую дичь, какая попадалась. В один люто жаркий день, после трех часов погони и ловли добычи, усталый и насквозь пропотевший Кефал прилег подремать. Жар дня, даже в тени любимого дуба, мешал ему.

— Приди же, Зефир, — лениво призвал он Западный ветер, — дай ощутить тебя кожей. Обними меня, успокой меня, облегчи меня, понежь меня, поиграй на мне…

По величайшему несчастью, туда, где прилег Кефал, пришла Прокрида — порадовать его сюрпризом в виде вина и тарелки оливок. Приближаясь, она услышала последние мужнины слова: «…дай ощутить тебя кожей. Обними меня, успокой меня, облегчи меня, понежь меня, поиграй на мне…» После того спектакля собственнической ярости, который он ей закатил, Кефал ее же и предает? Прокрида ушам своим не верила! Тарелка и кожух с вином выпали из ее онемевших пальцев, и она невольно охнула.

Кефал сел. Что это там шуршит в подлеске? Кто это фыркает? Свинья, небеса свидетели! Кефал потянулся к копью и метнул его в кусты, откуда долетел шум. И целиться-то не было нужды. Заколдованное копье само разберется.

Разобралось. Прокрида скончалась на руках безутешного Кефала.