Здесь необходимо представить читателю любопытную личность по имени Мести, денщика мичманской кают-компании. Это был негр из африканского племени ашанти, привезённый когда-то в Соединённые Штаты и проданный там в рабство. Мести был высокого роста, худощавый, но мускулистый, с лицом, редко встречающимся у людей его расы: длинное и узкое, оно резко суживалось от высоких скул к острому подбородку. Нос был маленьким и прямым — почти римской формы. Рот также был необычно маленьким, с губами, слишком тонкими для африканца. Белые зубы были подпилены под острым углом.
По его словам, у себя на родине он был принцем — утверждение, истинность которого теперь трудно было проверить. Когда Мести был рабом, его белый хозяин поселился в Нью-Йорке, и там Мести усвоил английский язык, если его так можно назвать. Дело в том, что он долго жил среди рабочих-эмигрантов из Ирландии, поэтому он говорил с сильным ирландским акцентом, а его английский представлял собой смесь своеобразного говора, свойственного жителям этого братского королевства, с элементами жаргона янки.
Узнав, что в Англии нет рабства, Мести бежал из Америки, спрятавшись на английском торговом судне. По прибытии в Англию он нанялся на военный корабль. Поскольку у него не было имени, а его нужно было внести в судовую роль, первый лейтенант, принимавший его на службу — большой любитель немецкой литературы, — очевидно, под впечатлением от выражения его лица, окрестил его Мефистофелем Фаустом, откуда и пошло его прозвище Мести. В некоторых отношениях Мести был странной личностью: то его распирала гордость, особенно когда он вспоминал о своём королевском происхождении, то был молчалив и мрачен, то в минуты, когда повседневные заботы не омрачали его настроения, предавался весёлости, столь свойственной его расе, — весёлости, приправленной ирландским юмором, невесть каким образом усвоенным им вместе с ирландским акцентом.
Вскоре Мести показался на корме, шлёпая по палубе босыми ногами и складываясь почти вдвое, когда он пробирался под реями.
— Силы непесные, масса Джоллиф, ну время ли теперь посылать за мной, когта в котле варится картошка, а вокруг полно тармоетов, и мне нужно смотреть, чтопы картошку не стиприли, они на это горазты, черти полосатые!
— Мести, ты же знаешь, что я никогда не посылаю за тобой ради себя лично, и другим не позволяю этого делать без особой нужды, — сказал Джоллиф, — но вот этот бедняга не ел ничего с того момента, как ступил на палубу, и умирает с голоду. Ты должен приготовить ему чай.
— Какой чай, что вы говорите, сар?! Тля чая, во-первых, мне нужно тостать воты, а вота не получить раньше семи склянок. Во-вторых, мне нато место на плита, чтопы поставить чайник, а теперь в кампузе на плита палец некута сунуть, а уж чайник и потавно. Нет, cap, это просто невозможно.
— Но должен же он что-нибудь перекусить, Мести!
— Бог с ним, с чаем, — сказал Джек, — тогда я выпью молока.
— Молока, сказал молотой масса? Но ведь маркитантка осталась по ту сторону Пискайский залив!
— У нас нет молока, мистер Изи, вы забыли, что нас окружают водные хляби. Боюсь, что вам придётся подождать до обеда — Мести говорит правду.
— Вот что я сказать, масса Джоллиф! Пробили семь склянок, и если молотой человек согласен вместо чая покушать то, что осталось в котле, он останется товолен. Какая разница, чай или гороховый суп — все етино пойло. Миска похлёпки с мичманскими орешками и щепоткой перца пойтёт ему на пользу.
— Всё лучше, чем ничего, Мести. Тащи её сюда поскорее!
Через некоторое время негр принёс в каюту миску гороховой похлёбки, поставил перед нашим героем оловянную хлебницу, полную мелких сухариков, известных под названием «мичманские орешки», и перечницу.
При виде похлёбки мечты Джека о чае, кофе, булочке, поджаренных тостах и молоке развеялись прахом. Но так как он был сильно голоден, он нашёл похлёбку лучше, чем ожидал, а проглотив её, почувствовал себя гораздо лучше. Пробило семь склянок, и он в сопровождении мистера Джоллифа поднялся на палубу.