Мятеж

Ему теперь хватило смелости обратиться к собрату напрямую, минуя слабые телесные оболочки. Две звезды в подступающем со всех сторон мраке.

Молчание.

Всё, пустотность уже была перекрыта по всей сфере субсвета. И это были не детские шалости, с которыми так упорно воевали артманы. Это было что-то древнее и одним этим пугающее.

Канал открылся в тот же момент.

Обычный цифровой гравиканал на ультрадлинных волнах, точно таким же он регулярно отправлял свои депеши в Гнездо. Он молчал так долго, что Илиа Фейи уже перестал верить в то, что он действительно когда-нибудь оживёт.

— Приказ Илиа Фейи, нуль-капитул-тетрарху Оммы, посланнику летящих в Пероснежии. Немедленно прекратить любые контакты с артманами и переместиться в указанную точку, не пытаясь покинуть субсвет.

Координаты прилагались, тридцать тиков вдоль местного звёздного меридиана.

А вот насчёт «любых контактов», осуществить это было, учитывая присутствие Цзинь Цзиюня на борту, несколько затруднительно.

Илиа Фейи начинало колотить, как всегда, когда гасла его искра. Говорят, артманы для таких случаев разработали целую систему стимуляторов, снижающих эффекты от замедления. Летящие такими не пользовались, а жаль. Надо будет поинтересоваться у базы данных медлаба.

— Что это за тварь?

Проще было спросить, чем объяснить. Илиа Фейи сразу узнал голос на том конце. Вот только понятнее всё происходящее не становилось. Это говорил Симах Нуари, соорн-инфарх Сиерика, истинный спаситель человечества.

Космический додекаэдр с ребром в один и две десятых декапарсека навеки огранённым гигантским драгоценным камнем мерцал в центре гемисферы. На взгляд неспециалиста он выглядел абсолютно статичным и таким же нерушимым, но для Ли Хон Ки за годы, проведённые на бакенах Третьей цепи Сектора Сайриз, эта кажущаяся неподвижность была наполнена собственной потаённой жизнью. Когда ты имеешь дело с допусками до минус сороковых степеней, даже такая инерционная штука, как тёмные течения в галактическом гало, становилась до ужаса подвижной и непредсказуемой силой.

От бакена 48, как и полагалось узлу додекаэдра, уходило три «пространственных» луча, что собирались в итоге, обежав все прилежащие пятиугольники, в тончайшую мембрану силовых полей, натянутых на четырёхмерную границу физики, в едва заметную вязь квантово-запутанных тенёт, которая держала оборону внутреннего пространства населённых человечеством миров от нашествия угрозы. Крошечным сдвигом фаз на гиперповерхности этой мембраны неумолимо разрушались фрактальные каскады дипа, но даже столь ничтожная силовая мембрана, помноженная на огромную площадь конструкции, требовала безумной, расточительной энергии для своей подпитки. И каждый эксаджоуль этой энергии неминуемо начинал возбуждать всё новые и новые модальности колебаний мембраны.

По сути, в руках Ли Хон Ки был галактических масштабов невероятно чувствительный музыкальный инструмент, каждая фальшивая нота которого могла привести к нарушению проницаемости всей Третьей цепи.

И работать с этим инструментом приходилось чутко и нежно, поскольку кроме «пространственных» лучей бакен составлял ещё и четвёртый, временной, стабильность которого была ключевым моментом в формировании всех 120 граней топологического четырёхмерного додекаэдрического пространства Пуанкаре[145]. Говорят, эта конструкция на взгляд из недр дипа производила неизгладимое впечатление даже на опытных дайверов, но Ли Хон Ки сам её никогда не видел, хотя и каждый день имел дело с её математическими моделями.

Почему именно додекаэдр оказался той идеальной структурой, что в итоге защищала человека от последствий неразумной привычки раз за разом соваться в дип на собственную голову, Ли Хон Ки мог разглагольствовать часами, чем несказанно бесил своих коллег. У него была даже собственная теория на этот счёт, несколько расходящаяся с текущим научным консенсусом в области алгебраической топологии, впрочем, публикации его на эту тему заинтересованности среди специалистов не вызвали, видимо, автора сочли ещё одним сбрендившим дежурным на бакене, но Ли Хон Ки не унывал, однажды его веское слово прозвучит.

Теория эта была исполнена вычурной внутренней гармонии и базировалась на одном из прямых следствий квантовой петлевой гравитации, только речь там шла не о базовых петлях Бильсона[146], а о масштабах космологических брэдов[147], чьи колебания отвечали за макроструктуру ранней инфлирующей вселенной. Одним из первых и простейших решений для уравнения колебаний таких брэдов как раз и были деформации многомерного додекаэдра Пуанкаре, удачно описывающие ко всему ещё и волокнистую структуру на масштабах галактических суперкластеров.

Впрочем, важнее всего для автора была именно возникающая при этом математическая красота и та самая высшая гармония.