Мятеж

С искаженным от пережитого страха лицом выбралась из-за алтаря инокиня Марфа. Рясу от пыли отряхнув, клобук нахлобучила, поплотней плат черный подвязала, губы сжала – вышла на улицу: неприступна, сурова, не скажешь, что ведь только что, аки чадушка непотребная, прыгала!

Завидев мертвого «богомаза», Софья едва сдержалась, чтобы не выругаться, потом, чуть подумав, рукой махнула да перекрестилась, молитву Господу вознеся. Даже поблагодарила стражников:

– Жаль, конечно, что живым не взяли… Ну да ладно, хоть так. Слава богу – не убил, не успел. Вы с чего так быстро явились? Глашка проворно бегает?

– Не, матушка, – заулыбался десятник. – Глашку-то мы по пути встретили. К тебе как раз и шли, докладать о гостях новых.

– Что за гости? – инокиня вскинула голову.

– Двое каких-то… Велели передать – тот, кого просила, их и прислал.

– Тот, кого просила? – Монахиня покусала губы… и вдруг просияла ликом. – А! Наконец-то явились. Что ж, надо сказать – вовремя! Где они сейчас?

– Во дворе, у трапезной, ждути.

– Пущай в гостевую идут. Живо!

Сквозь украшенное цветным витражом окно бил яркий солнечный лучик, окрашивая летавшие в воздухе пылинки в синий, красный и желтый цвета, яркие и праздничные. И так же, по-праздничному, бил на улице колокол, где-то совсем рядом бил; медный, с переливами, звон, вероятно, доносился с колокольни ближайшей церкви.

– Звонят… – моргнув, тихо промолвил Федор.

Он лежал на узенькой скромной койке, в ряду таких же подобных, тесно расставленных в гулкой, под сводчатым потолком, зале, украшенной статуями святых и большим позолоченным распятием.

Статуи… витражи… значит, католики… не свои, не православные… Где же он… Ох, как голова-то – прямо раскалывается… Дьяк осторожно поднял руку: черт побери! Забинтована! Как же так-то? Как же он – здесь? И где это – «здесь»? Вспоминай, вспоминай, парень, слава богу, память, похоже, напрочь-то не отшибло. Итак… он в Любеке… был… на колокольне, следил за кем-то… за лиходеями, а потом… Потом провал! Что – с лесов, с колокольни сорвался головой вниз? Не-ет, скорее, ударил кто-то… Ах, как башка-то болит, ноет!

Поскрипев от боли зубами, молодой человек прикрыл глаза, несколько успокоился, а потом, повернувшись, по-немецки спросил у соседа – желтого беззубого старика, изможденного какой-то страшной болезнью:

– Мы где?

– О! – ухмыльнулся тот. – Очнулся-таки. А то доктор уж думал – все. В госпитале ты, парень. В госпитале Святого Духа!

– А-а-а. – Федор скривил губы в улыбке. – Так это в церкви Святого Якоба звонят?

– А вот и нет, майн герр! То в нашей, Святого Духа, церкви. А у Святого Якоба все колокольню починить не могут… лет сорок уже.

– А доктор… лекарь здесь кто?

– Герр Далла, итальянец из Вероны, – охотно пояснил старик. – Давно уже у нашей коммуны на службе. Завтра поутру с обходом явится.

Завтра…

Федор… нет – герр Йоханнес Гульд, почтеннейший негоциант из Нарвы, снова дотронулся до повязки… кажется, вроде уже куда меньше болело, а поначалу-то было и вовсе невмоготу.

– Нас тут бесплатно лечат? Или деньги потом?

– Кого как, – уклончиво отозвался сосед, потом помолчал немного и через некоторое время добавил: – Ежели у тебя деньги есть – так ты потом госпиталю сотворишь пожалование, понял, майн герр?

– Чего ж тут не понять? Пожалование. Сотворю, а как же! Интересно, а долго я уже здесь?

– Да с неделю.

– Сколько-сколько?

Молодой человек едва не подпрыгнул на койке, не обращая внимания на тупую боль. Это ж надо – неделю! Целую неделю он тут валяется, а за это время много чего могло произойти. Те подозрительные лиходеи, что подбирались к герру Якобу Штермееру, преуспевающему владельцу фрахтовой конторы, а заодно и доверенному человеку литовского князя Витовта, скорее всего, уже покинули город, спокойно уладив все свои дела… А… какие у них здесь были дела? Убить Штермеера? Так, верно, и убили… А может, и не убили – договорились. О чем?

Погруженный в думы, старший дьяк уселся на койке, рассуждая и планируя свои дальнейшие действия. Ежели Штермеер – он же литовский боярин Довмонтий Скрабов – убит, тогда можно спокойно плыть домой, в Новгород… А если не убит, тогда возвращаться рано! Тогда надо как угодно разговорить этого чертова литовца! С наскока, может, и не получится разговорить – боярин Скрабов мужчина опытный, ушлый, к тому же, по всем сведениям, предан своему сюзерену и крепок духом. Такой и под пытками не сломится, да-а… Однако ж, что же делать-то?

Отражавшиеся на мраморном полу цветные лучики медленно двинулись к Федору – вот уже один, синий, подобрался к руке, другой загорелся золотом на подушке, словно само солнышко улыбалось.

Что же делать? Как подобраться к боярину, через что надавить? Или… через кого? Так, насколько знал дьяк, семьи-то у Штермеера-Скрабова не было, погибла семья, от чумы вымерла, один Якоб-Довмонтий и остался.

– Пойду на солнышко! – Сосед заскрипел койкой. – Посижу, погреюсь, на людей посмотрю.

– На людей? – скривился Федор. – И много их на больничном дворе-то?

Старик почесал за ухом и ухмыльнулся:

– Почему – на дворе? Там галерейка есть.

Галерейка…