Мятеж

Дьяк успел вовремя: едва он поднялся на колокольню, как снизу послышались чьи-то крадущиеся шаги. Поспешно спрявшись в нишу, Федор затаил дыхание… вдруг показалось, что рядом, в соседней нише, что-то зашуршало… крысы? Очень может быть. А что с теми, кто внизу? Кто это – вчерашние «шведы», за коими вчера так и не удалось толком проследить, вернее сказать – не было никакого смысла: поселившись на постоялом дворе близ пристани, шильники больше оттуда не вышли.

Шильник – именно так! Невероятно, но по приметам все вроде сходится, тем более еще и перстень, колечко весьма приметное. Одно непонятно, что новгородским лиходеям делать здесь, в Любеке? Ага… Что делать? А если великий князь прав и это в самом деле люди Витовта… тогда они прибыли как раз по адресу – к герру Штермееру… боярину Довмонтию Скрабову – резиденту могущественного и коварного литовского князя! Явились за указаниями, быть может – за деньгами.

Только вот если это мятежники, поддерживаемые Витовтом, то они как-то странно себя ведут! Весьма, весьма странно – в контору не заходили (Федор вчера специально туда заглянул, спрашивал), нарезали какие-то круги вокруг да около. Зачем? И сторожа вчера не зря про башню расспрашивали… Неужели не придут? Так ведь, похоже, пришли уже. Если это, конечно, они… Что-то задерживаются…

Дьяк прислушался – шагов с лестницы больше не было слышно… зато отчетливо донеслись чьи-то приглушенные голоса!

Молодой человек тут же покинул свое убежище и осторожно, на цыпочках, спустился по лестнице на несколько ступенек…

Говорили там по-немецки…

– Да-да, вы можете мне доверять, господа! Герр Штермеер ждет вас как можно скорее.

– Не знаем мы никакого Штермеера, и вообще…

– К тому ж мой хозяин… господин Скрабов… велел передать, что Новгород – сейчас не главное и что для вас, герр Михаэль, имеется новое задание… и деньги. Очень и очень большие деньги, милостивый господин!

– Задание… хм… что ж. Думаю, мы можем это обсудить.

– Тогда попрошу за мной, мои господа.

Отдавшись под гулкими сводами затухающим эхом, голоса и шаги стихли, и Федор поспешно бросился вниз… но не успел сделать и пары шагов! Кто-то нагнал его сзади, ударил камнем по голове…

И все. И мрак. И не стало больше никаких неотложных дел.

Отбросив окровавленный кирпич в сторону, белокурый юноша в смешном, с длинными рукавами, кафтанчике выбрался наружу и, углядев идущих по улице «шильников», а с ними какого-то молодого парня, неспешно двинул следом.

Глава девятая Осень 1418 г. Москва – Орда Встречи и сечи

«А муженек мой бывший тряпка еси, аще боле не пишу, инда напомнить осмелюсь о преданных людех, что ты, батюшка, мне прислать давно обещати».

Закочив строчку, Софья Витовтовна – ныне, скоро уж девять лет, как скромная инокиня Марфа – поправила на голове строгий клобук и, перекрестившись на висевшую в уголке кельи икону Божьей Матери, задумчиво посмотрела в оконце.

Погожий сентябрьский денек сверкал ясным, еще почти летним солнышком, в лазурном высоком небе величаво проплывали сахарно-белые облака, похожие на волшебные замки, тепло было, жарило, словно в июле, да только вот в ветвях росших у Вознесенской обители старых берез уже пробивались золотистые осенние пряди.

Вот и снова осень… быстро, как и вся жизнь. Здесь, в монастыре, год на год похож, а день на день – с утра до ночи молитвы, службы… Правда, келья просторная, иконы в окладах златых, каменьями драгоценными усыпанные, в окнах – стекло, не слюда какая-нибудь, и ложе мягкое имеется, и стол, и прибор для письма, и книги умные, даже молодая девка-послушница – за прислугу.

Все есть, казалось бы, однако вот вла-асть… И не сказать чтоб совсем ее нету – в обители-то о-го-го! Сама Евфросинья-игуменья инокиню Марфу побаивалась, да все в монастыре по слову знатной черницы делалось… В монастыре, да… А ране-то – в княжестве, в государстве!!!

Ах, Василий, Василий, профукал власть ни за что – Московское-то государство ныне не то что ране. Обычное, в ряду многих, княжество, покорный вассал заозерских выскочек, Егорки… и Ленки… о-от кто гадина-то ядовитейшая! Едва ведь не пришибла тогда, хорошо, молодой князь Егор вступился…

А может, лучше бы и пришибла? Чем тако, в неволе, жити?

Софья – за все пролетевшие стрелою годы так и не смогла к имени инокини Марфы привыкнуть – снова перекрестилась, да, отгоняя худые мысли, наскоро прочла молитву, а потом, подумав, еще одну – уже не торопясь, как подобает. Оттого и полегчало тут же, и мысли иные пришли, жизненые – не-ет, батюшку она не зря просила, вскорости следует людишек ждать… а потом их озадачить! Чем? О, то скромная черница знала!

Дочери великого князя литовского Витовта еще не исполнилось и пятидесяти лет: высокая, жилистая, худая, с желчным, вечно недовольным лицом, однако еще не совсем утратившим былую красу, Софья также сохранила и властный взгляд, и кое-какие былые связи, в последнее время обновляющиеся, расцветавшие с новою силой, словно старые цветочные кусты под присмотром опытного садовника… и таким садовником была скромная инокиня Марфа.