По мере того как эти забытые, темные воспоминания, воскресали в ее сознании, Никки чувствовала необходимость искупить похищение Ричарда у его возлюбленной Кэлен, вынудив Искателя отправиться с ней в притворном сотрудничестве в Алтур'Ранг. Это деяние было ужасным, даже если Никки делала это, чтобы уверить Ричарда в правильности своих убеждений. В итоге колдунья влюбилась в него, но сама тогда не понимала, что те чувства были ложными и извращенными.
Возможно, самым худшим ее деянием был момент, когда Ричард воспротивился ее ухаживаниям и отказался заняться с ней любовью, и поэтому она бросилась на другого мужчину, позволив тому грубо с ней обращаться, ударить ее и изнасиловать, хотя изнасилованием это не являлось, поскольку все произошло по ее собственному настоянию. И все это время она знала, что из-за материнского заклятия, связывающего ее с Кэлен, Исповедница переживала все те физические ощущения, которые испытывала Никки… и Кэлен в сердцах поверила, что Ричард изменил ей, что он, безумно и страстно, получал удовольствие с Никки.
Это должно было причинить Кэлен душевные страдания… и Никки была тому несказанно рада.
Да, вот за это она чувствовала вину.
Но Никки уже была спокойна по этому поводу: Кэлен и Ричард ее простили. Та озлобленная, порочная личность, кем она была давным-давно — «Госпожа Смерть», — осталась в прошлом. Она в нем не погрязла и ее не преследовали призраки плохих поступков. Она служила Ричарду, сражалась за него, и помогла свергнуть Имперский Орден. Она приказала Джеганю умереть. Она служила Ричарду с неустанной преданностью и убила бессчетное число кровожадных полулюдей из Темных земель. Она сделала все, что просил Ричард, даже остановила его сердце, чтобы тот отправился в подземный мир на спасение Кэлен.
Она отдала ему все — кроме своего чувства вины. Никки за это чувство не держалась. Даже совершая эти преступления, она не ощущала ничего.
И теперь, в этом новом путешествии ее новой жизни, она служила цели гораздо более важной — не только ради этого человека, Ричарда Рала, которого она любила, но и ради его мечты, — и в этой службе не могло быть никакой вины. Никки была колдуньей. У нее была сила волшебников, которых она погубила. При ней были все заклинания, которым ее обучили Сестры. И в ее душе была сила, превосходящая любое воображаемое призвание этого заблуждавшегося Судьи.
Магия все еще оставалась ей подвластна, и не этому человеку суждено вершить над ней правосудие.
Тело Никки, возможно, превратилось в камень, сковав ее мысли в удушающем чистилище, но эмоции и прежде были схожи с камнем, и сердце ее было из черного льда. Это было ее защитой. Теперь она призвала ее, чтобы высвободить хоть какую-то искру магии, которую только могла обнаружить, найти в себе проблеск стремления воспротивиться тому наказанию, что наложил на нее этот мрачный чародей.
Ярость в ней росла, а вместе с ней вспыхнула и магия. Никки не была каким-нибудь невежественным, кровожадным сельским жителем, и не являлась мелким воришкой. Она была колдуньей. Она была
Изнутри, да и снаружи, Никки ощутила, что камень дал трещину…
Вытянутое лицо Судьи было бледным и суровым, будто кто-то стер с него все веселье. Видимо, ему не доставляло удовольствия разъяснять суть наказания Натану, сплетая заклинание, чтобы захватить старика в ловушку.
— Они все виноваты, — приговаривал он, — все эти люди. Моя работа не закончится никогда…
Натан напрягся, пытаясь двинуть своей окаменевшей рукой. «Нет, нет...». Его рука почти достигла меча, но даже коснись он рукояти, пользы вышло бы немного. Каменное заклятие окружило волшебника и уже принялось за мышцы, останавливая время в самом теле. Натан не мог сражаться, не мог сбежать, даже едва мог двигаться. Его единственным спасением было использовать магию, чтобы хлестнуть ответным заклинанием. Но ведь Натан даже не смог разжечь костер, а что уж говорить о противостоянии такому могущественному чародею.
Даже призови он магию, Натан знал, что она очень капризна и не будет ему подконтрольна. Он не забыл, как пытался исцелить раненого мужчину в Ренда-Бэй, разорвав беднягу с помощью того, что должно было быть магией исцеления. Натан лишь пытался ему помочь…
Возможно, это именно тот страшный момент вины, который Судья заставит его переживать до тех пор, пока длится век камня.
Он услышал потрескивание — заклинание принялось за его кожаную сумку, а также дорожную одежду и книгу жизни. Теперь волшебник едва мог дышать.
Натан почувствовал, как магия в нем стала извиваться, словно змея, ускользающая в заросли. Какое это будет иметь значение, если он коснется ее сейчас, и та отзовется? Что может причинить больший вред, чем та передряга, в которую он попал? Даже Никки была заперта в камне, и Бэннон, бедный Бэннон, был парализован в бесконечной муке.
Натану терять было нечего. Плевать на то, какую неожиданную реакцию может вызвать его магия, если он сможет ее освободить и нанести ответный удар — пусть даже что-нибудь нелепое — по крайней мере, это будет хоть что-то.