Мгла

Наталья получила хорошее образование, безупречно знала английский, проработала несколько лет в школе и ушла перебиваться частными уроками, надеясь устроить личную жизнь за счет привлекательной внешности. Она не рассказывала об этом, все было видно и так, как было видно, что расчет этот вряд ли сбудется. Расчет на чувственную любовь только манит сладкими конфетами, в итоге же как правило дает горькие.

— Я покурю? — она достала тонкую сигарету.

— Нет, — сказал он с улыбкой.

Наталья посмотрела на него, поняла, что он не шутит, и убрала сигарету.

Лариса Федоровна встретила их возле дома. Она была накрашена, в прическе, в сережках и в новой зеленой кофте. Она смотрела, как сестра выкарабкивается из машины, даже не помышляя помочь ей. Она обняла племянницу, подскочившую к ней на длинных ногах, и заключила в объятия сестру, когда та, наконец, вылезла. Зудин занялся багажом.

Надежда Федоровна была грузней сестры и выглядела старше на пять, если не на все десять лет. Они расцеловались. Жидкие локоны Надежды Федоровны, выкрашенные в ужасный сизый цвет, почтительно склонились перед сверкающими буклями Ларисы Федоровны.

— Здравствуй сестричка, здравствуй родная, — бормотала Надежда Федоровна.

Лариса Федоровна приветствовала ее родственными объятиями. Зудин понес сумки на второй этаж. Следом пошла Наталья. Войдя в комнату и поставив сумки, он повернулся и всю ее оглядел.

— Прекрасно выглядишь! — сказал он, хотя думал несколько по-другому.

Она засияла, подалась вперед, словно хотела положить ему на ладони свою тяжелую грудь. Ее таз был широк, как у всех женщин в их роду, но из-за худобы, когда она сводила колени, ее бедра складывались в треугольник. В этот треугольник мог свободно пройти его кулак. Уютная славянская женственность была выскоблена из этого остова. В этом было какое-то извращение, именно оно и возбуждало Зудина.

Небольшая комната была уютна и очень нравилась Наталье. Она всегда занимала ее, когда приезжала к тете Ларисе. Пахло деревом и лаком. Из-за низкого потолка комната была похожа на шкатулку. У стены стоял старый короткий диван с круглыми подлокотниками и высокой вертикальной спинкой, которая сверху служила как полка. Возле окна стоял дамский столик с большим зеркалом, напротив дивана книжный шкаф; уже никто не помнил, когда его открывали последний раз. На стене висела репродукция Брюллова с восточной девушкой, срывающей виноградную гроздь.

Наталья раскрыла окно, и ворвавшийся ветер подхватил легкие тюлевые шторы. Она повернулась и вздохнула, их глаза встретились. Это было похоже на встречу влюбленных из романа, от чего Зудину стало противно.

— Тебе, наверное, надо переодеться, — сказал он. — Спускайся, стол уже накрыт.

— Я не голодна, — ей хотелось продлить этот момент.

— У нас этот номер не пройдет. Пока ты здесь, ты будешь есть, как следует. Тебе надо поправиться.

— Ах ты, хам! Ты же сказал, что я хорошо выгляжу!

— А можешь еще лучше. Повернись-ка!

Она встала боком, выпятив грудь, довольная, что он рассматривает ее. Вытянутый подбородок, длинная шея и полная грудь образовывали очень соблазнительную линию.

— Когда ты идешь, ты не падаешь вперед? — спросил он.

— Почему я должна падать?

— Грудь — единственное, что осталось в тебе увесистого. Должен быть противовес. Все нормально, но задница плоская, как будто по ней лопатой шлепнули.

— Что? — она понимала, что он говорит с юмором, но все-таки обиделась. — Ты хочешь, чтобы у меня был целлюлит?

— Мужчины любят, когда жопа как кочка. Как у негритянок, — улыбнулся он.

Зудин видел, что она действительно может быть красивой. Дело было не только в излишней худобе. Ей не хватало естественности, она могла бы быть по-настоящему красивой русской женщиной, если бы не зацикливалась на внешности и не гналась за извращенной модой. Чрезмерная худоба очень вредила, уже можно было заметить признаки увядания, которое коснулось ее раньше времени. Он видел, что она ужасно переживает из-за этого и из-за того, что еще не устроена, и ему стало жаль ее.

Может, его замечание подействовало, а может, Наталья действительно проголодалась, но за столом она ела с аппетитом. Лариса Федоровна приготовила утку в духовке, и четыре салата. Все было очень вкусно. Все пили коньяк, Наталья — белое вино. Лариса Федоровна вышла из-за стола и вернулась с высокой коробкой, обвязанной красной лентой.

— Надя, прими это от нас в честь дня рождения, — она остановилась перед сестрой и ждала, когда та встанет.

Надежда Федоровна, растрогалась, чувствуя, что в коробке что-то дорогое, и улыбалась, продолжая сидеть.

— Мама, возьми коробку! — скомандовала Наталья.

Надежда Федоровна поднялась и протянула к коробке красные руки.

— А тебя ждет сюрприз, — сказала Лариса Федоровна Наталье. — Так захотел Ромаша.

Надежда Федоровна поворачивалась, не зная, куда поставить коробку.

— Поставь на стул, — сказала Наталья.

Надежда Федоровна, как дрессированная, поставила коробку на стул, и смотрела на нее.

— Ну, чего же, развязывай, — сказала Лариса Федоровна.