Мгла

— Круто, — сказала Настя, когда они прошли рамку. Ей нравилось такое начало.

Он повел ее плохо освещенным коридором, потом по лестнице. Они оказались в огромном зале, оформленном под пещеру. С высокого потолка свисали импровизированные сталактиты, на стенах были изображены первобытные люди, совокупляющиеся в оргиях. Все сверкало огнями. В подвешенных под потолком клетках танцевали девушки, извиваясь блестящими русалочьими телами. Долбежка была такой, что нельзя было расслышать даже собственные мысли, можно было только ощущать.

Он влек ее в самую гущу, где гремела музыка, как первобытный там-там, и вспышки страбоскопов вырывали из тьмы изгибающиеся силуэты танцующих. Ультрафиолет мягким сиянием подсвечивал все белое: рубашки, блузки, улыбки. Зудин был в узких черных брюках и приталенной бордовой рубашке, расстегнутой на три пуговицы. Они прекрасно смотрелись вдвоем и притягивали к себе внимание. Парни отрывались от своих девушек и смотрели на Настю. Их глаза были похожи на влажные языки. Ей нравилось, что на нее так смотрят.

— Куда ты меня ведешь? — крикнула она.

— В бар!

Бармен почтительно кивнул Зудину. За стойкой яркие вспышки не резали по глазам. Они повернулись друг к другу и стали лизаться глазами.

— Что будешь пить? — спросил он.

— А ты?

— Не знаю, может виски!

— Я хочу Пина Коладу!

— Пина Коладу и апельсиновый сок!

Бармен взял бутылку рома, стал жонглировать ей, подбрасывал из-за плеча и ловил.

— Браво! — она хлопнула в ладоши.

— За такой трюк — без сдачи! — Зудин положил деньги.

Бармен наполнил высокий бокал из нескольких бутылок, добавил взбитые сливки, лед, кусочек ананаса и вишню. Настя подвинула к себе бокал, потянула из трубочки.

— Я думал, ты предпочитаешь махито, — сказал Зудин.

— Надоело. Хочу чего-нибудь другого!

Они смотрели друг на друга и улыбались светящимися улыбками.

— Тебе идет эта рубашка! — прошептала она, дотронувшись губами до его уха.

— А тебе — это платье!

— Оно классное!

— Не дает покоя один вопрос!

— Ты о чем?

— Тот парень на входе, охранник, — он видел, какие у тебя сегодня трусы, а я еще нет.

— Ты меня и без трусов видел.

— Но вот так, чтобы такая красавица ни с того ни с сего показала…

— Он каждый день видит сотню женских трусов.

— Думаю, тебя он долго не забудет. Я видел его лицо.

— Ну, что мне сделать, хочешь, я задеру перед тобой платье прямо здесь? — ее глаза заблестели, он почувствовал, что она готова это сделать.

Она провела по бедрам и взяла край платья. Ее плечи двигались в такт музыке.

Сзади нее протиснулся молодой парень, она подалась вперед, чтобы пропустить его. Он вытянул шею, чтобы увидеть ее лицо и грудь. Зудин метнул в него свирепый взгляд и парень исчез.

— Хочешь потанцевать? — спросила она.

— Попозже.

— Я хочу сейчас!

Он пожал плечами.

— Тебе не нравится здесь?

— Почему же, этот клуб сейчас популярен!

— Здесь классно!

Он не сводил с нее глаз.

— Ты не сердишься на меня из-за Яны?

— На что я должен сердиться?

— Из-за нее мы уехали от твоих друзей.

— Мне и самому уже хотелось свалить.

— Ты не против, если я допью и пойду потанцую?

— Конечно, нет!

Она залпом осушила бокал и поднялась, вся наполненная движением, как электричеством. Поцеловала его и пошла. Она хотела танцевать, как хотела бы секса, почти бежала, двигая бедрами, чтобы унять зуд. Он тут же пожалел, что отпустил ее одну. Кавказец с горбатым носом проводил ее выразительным взглядом. Она ушла в самую гущу, утонула в охваченной судорогами человеческой массе. Разноцветные вспышки фиксировали словно кадры обрывки движений. Зудин видел копну ее золотистых волос и как она рукой убирает волосы от лица.

Она танцевала. Волнистые локоны закрыли ее лицо. Платье сползало с бедер на талию и она, поводя бедрами, тянула его вниз. Судорожные руки и запрокинутые головы напоминали Стикс, в котором тонут грешники; над ними появлялись ее сверкающие волосы, плечи, перехваченные бретельками платья, и затянутая в красное грудь. Она появлялась и исчезала в охваченной экстазом реке.

Зудин ощущал, как атмосфера безумия, царящая в клубе, опьяняет сильней вина. Возле Насти появился парень, который пытался рассмотреть ее, когда она сидела за стойкой. Он вынырнул у нее из-за спины и, подпрыгивая вместе с ней, тянулся лицом к ее уху. Она повернулась, тряхнув волосами, и что-то сказала. Он пропал.

Музыка не прерывалась. Собственно, это вряд ли можно было назвать музыкой. Просто ритм, убивающий мысли, тяжелые беспрерывные удары по телу, оглушающий шум с отголосками умирающей мелодии. Иллюзия полноты жизни, ее яркости и красоты, на самом деле — агония. Музыку умертвит тишина, силы иссякнут и танец закончится. Эти тела не переплывут Стикс.

Танцующие девушки пили в танце наслаждение как тягучую влагу, парни мучались от желания, обвивали руками-змеями их талии, касались их влажной кожи, и головы девушек склонялись к плечу, — все пропиталось ядом, утонуло в нем как в смоле. Зудин следил за пшеничными волосами и красным платьем, и тоже пил яд. Ее нельзя было оставлять одну.

Кто-то тронул его за плечо. Это была Яна.

— А ты откуда взялась?

— Примете в свою компанию?