Между степью и небом

Не нужно было так резко оборачиваться. Только и успелось заметить лицо Зураба на фоне дранной, кое-как застиранной наволочки. А потом злохитрая выдумщица темнота перестала прикидываться светом, набросилась, будто почуявшая слабину псина…

…Всё, откуролесил многствольно-скорострельный кинематограф. Кончился. Сдох.

Зато теперь всё ясно, будто… будто… в общем, ясно всё. Даже какая-такая темно-серая путаница мотается по белесой холстине палаточной кровли. Именно путаница. Точней, тени ее. Тени обглоданных осенними ветрами прозрачных осинок. Там, снаружи, небось, день. Ясный, как… э-э-э… как всё. И тихий – канонаду-то слыхать даже сквозь долбеж пульса в ушах, но подосипла она в сравнении со вспомянувшимися прошлыми днями (или часами, или черт его знает, чем). Канонада отодвинулась? Немчуру малость попятили? Мечты, мечты…

А беседа знакомого с бесстрастным еще продолжается. То есть не беседа это по большому-то счету. И по тому же счету нет уже смысла лепить "не-собеседникам" клички. Знакомый голос, конечно же, Зурабов. А равнодушный… Чей он персонально – хрен его знает, а вот профессиональная принадлежность этой самой персоны вопросов не вызывает. Черт, при иных делах можно было бы даже позлорадствовать: каково, мол, товарищ старший политрук, ощущается в той шкуре, в кою вы, бывалыча, других рядить норовили? Н-да… Ежели б только темой "беседы" не являлось намерение лейтенанта Мечникова перебежать к немцам. Да и вообще… Не та ситуация, чтобы радствовать. Тем более – зло.

– …не умнее пожертвовать ранеными, но спасти остальных? Элементарная арифметика…

Это следователь, или как там его… Ишь, арифметик хренов!

А кавказский человек Зураб успел, оказывается, взять себя в руки. Мертвой хваткой. И даже арифметическая подковырочка хватку оную не одолела.

– Пожертвовать, говорите? Как? Живыми бросить, или уж добить? Э, как только язык у вас повернулся!

– Между прочим, могу обрадовать, – допросчик будто и не заметил Зурабовой реплики. – Обе ваши группы вышли из окружения. Докладывают о значительном уроне противнику, это сейчас проверяется. Ну, и доставлен весьма осведомленный "язык", какие-то документы… Потери – около половины личного состава. Как и у вас.

– Считаете, плохо, да?

Секунда молчания. Потом ответ:

– Если откровенно, считаю такой результат везением. Очень большим везением, а потому и очень подозрительным. Как вашей группе удалось оторваться от немцев?

– Я ведь уже… Ах, ну да: повторенье – мать… Ну, значит, оставил шестерых бойцов изображать огневую активность… С остальными ударил… Ну, не ударил, а… Ган… немцы то есть… Они еще только разворачивались. Мы просочились, атаковали только что прибывшее подразделение. Фактор внезапности, ну? Одними гранатами почти всех…

– Авантюра, – ворчит допросчик. – Думаете, победителей не судят? Как говорят в моем городе, чтоб вы так жили, как ошибаетесь! Ну, хорошо, продолжайте.

– Слушаюсь. Момент нашей атаки совпал… нет… как по-русски, когда не случайно, а… Спасибо, да. В общем, немцы не поняли, что произошло. Когда мы отходили с захваченным транспортером, по их радио кто-то открытым текстом требовал прекратить преследование. И вообще прекратить самодеятельность и действовать по оперативному плану. Они там решили, что наша атака отбита, а панцерник – это кто-то из их зарвавшихся командиров на наших плечах ворвался в наше расположение. И погиб – а то почему на вызовы не отвечает, ну? А потом начали действовать мои группы на понтонке и в Чернохолмье, и наступление на нас ослабело. Наверное, часть сил гансы все-таки отозвали на помощь… Я приказал грузить раненных, оставил в расположении добровольцев… светлая им память… А с остальными… Там был очень удобный овраг, потом – через болото… Транспортер завяз, но раненных осталось… ну, не очень уже много. Они в поселке Песчанка, я докладывал, их бы как-нибудь… А?

– Да. Ночью село Песчанка заняла наша часть. Противник там не появлялся. Все, кто дожил, выжили. И готовы на вас молиться. Вам снова повезло, старполит. Ну, дальше.

– Дальше – я повел людей к линии фронта. Можете спросить – подверждать будут.

– Спрашивали. Подтверждают. Дальше.

– Еще дальше на проселке перехватили… Как сказать… Не то – колонна, не то – обоз… Грузовик и три подводы. С предателями. Пленные показали: направлялись в музей, там какие-то странные немцы… Смутное что-то блеяли, но похожее на то, о чем догадывался лейтенант Мечников. Я принял решение атаковать музей. Уничтожить немецкую особую группу. Переодел восьмерых бойцов в форму тех… пособников… а с остальными…

– Значит, чтоб странных немцев уничтожить… – допросчик уже не бесстрастен, его голос так и сочится доверительностью. – А может, дружка с девицами хотел выручить?

– Что, своих выручать – преступление, да? – тихонько отвечает Ниношвилли.

– Нет, конечно. Но все-таки, отчего вы отменили сбор на партизанской базе? Этот ваш ординарец показывает: его группу уже в пути догнал связной с приказом – после выполнения задания пробиваться через фронт самостоятельно.