Между прочим

– Автостопом ехала. Мамка у меня… телеграмма… инфаркт. Похоронили без меня. Даже не знаю где. У нас ведь и квартиры нет. Жила маманя, где придётся, по съёмным углам скиталась. Всё, что заработает, мне отсылала, на образование. Чтобы из нищеты выбралась. Не успела.

После долгой паузы, – он приставать начал. Молнию на куртке порвал. Я его железякой по башке бахнула, и в поле убежала. Дождалась, пока уедет. Светло ещё было.

– Да, уж! Не брешешь? Больно складно поёшь. Ладно, деваться некуда: у меня переночуешь, там видно будет. Я один пока живу, да и тырить у меня нечего. Покемарь, я пока подумаю.

– Не ломайте голову, дяденька, я взрослая, самостоятельная. Справлюсь.

– Ато. Жить-то хочется. Помолчи чуток. Или поплачь. Быстрее согреешься.

– Меня Алёна зовут, – положив холодную ладонь поверх моей руки, лежащей на ручке переключения передач, с теплом в голосе прошептала пассажирка, – спасибо!

Дурманящее марево морозной свежести со сладковатым арбузным оттенком окутывало оттаивающую фигурку юного существа, доверившегося Марату, который вздрогнул от прикосновения, словно от ожога.

Промысел всемогущего провидения непостижимым образом за доли секунды настроил мысли водителя на непристойно хмельную тему, тем более что мысли о грешном ещё не успели рассеяться в пространстве и времени.

Рядом сидела невольная соблазнительница, случайно направившая размышления зрелого мужчины в то опасное русло, где ни возраст, ни степень знакомства, ни этические нормы поведения не имели значения, где деликатность, воспитание и застенчивость становились не более чем помехой для основного инстинкта.

Пикантная фантазия мелькнула, и спряталась стыдливо. Выжидала, когда осядет муть с души, когда можно будет напомнить: это воображаемое приключение, сокровенная тайна, не требующая покаяния, огласки, которого нет нужды стесняться, как и приводить в исполнение.

Волнительная иллюзия – не более того.

Успокоенная или слегка придушенная совесть задышала часто-часто.

Алёна дремала.

Марат почувствовал нарастающее возбуждение, непреодолимую потребность немедленно, прямо сейчас целоваться, касаться руками и губами, прижимать, поглаживать, где попало, живую трепещущую плоть, чувствовать каждой клеточкой тела всё-всё, даже её сокровенные желания.

Алёна муркнула что-то во сне, повернулась к нему, опустила голову на плечо водителя, закинула ногу на ногу, руку забросила на его колени, передавая щекотливо волнительные вибрации в самый центр мужского сладострастия, заблокировав такой позой переключение передач и что-то ещё внутри головы, более опасное на дороге.

Пришлось тормозить, не переключая передачу, съезжать на обочину, что весьма опасно в ночи на стылой дороге.

– Ой, – отпрянула пассажирка, рука которой покоилась между ног водителя, – простите, Марат. Развезло, отключилась. Мы уже приехали?

Взбудораженный нечаянным вторжением в слишком личное интимное пространство мужчина никак не мог отдышаться, – скоро, очень скоро. Поспи ещё чуток.

– Больше не хочу. Расскажи… те про себя.

– Уж лучше вы, мадемуазель Алёна. Как так получилось, что у родителей нет квартиры?

– Проза жизни. Папочка, я его никогда не видела, взял квартиру в ипотеку на маму. Брак они не успели оформить. Понял, что не справляется. Тут ещё я без спроса случилась. Мама отказалась избавляться от плода. Папенька собрал барахло в рюкзачок, и был таков. Маму за долги по кредиту переселили в ветхий жилой фонд. Потом и комнату отжали.

– Защита материнства, опека почему не сработали? Родители, родственники, где были?

– Спросите что-нибудь полегче. Я в этих вопросах ни бум-бум. Сирота она, как и я теперь.

– Сколько же лет маменьке?

– Весной тридцать семь… должно было исполниться. Не судьба. Про меня вы теперь всё знаете.

– Согрелась?

– Чаю бы… с ватрушкой. И спать.

– Ватрушку не обещаю. Могу предложить пельмени и шпротный паштет.

– Обожаю пельмени!

– Вот и чудненько.

Дома естественным для номинального холостяка образом царил творческий беспорядок.

– Можно, я приберусь?

– Нет, нельзя! Живо в горячий душ. Я приготовлю ужин. Подумай, куда тебя утром отвезти.

– Никуда. Можно я здесь побуду?

– То есть как здесь?

– Страшно одной. Привыкнуть надо, что мамы нет. Можно полотенце?

– Любое бери. Ты что больше любишь – икру кабачковую или кильку в томате? У меня особо не разгуляешься. Могу предложить стопку коньяка.

– Если можно, батон… с икрой, сливочное масло и какао со сгущёнкой.

– У меня подруга в институте была, кроме зелёного горошка и чёрного хлеба ничего не ела.

– Это ваша жена?

– Вовсе нет. Я сказал, подруга. Мы к экзаменам вместе готовились.

– Хотите сказать, что у вас с ней ничего такого не было? Вас она, чем угощала?

– Детка, – краснея, как рак, отбивался Марат, – у тебя крайне испорченный, не по возрасту, характер. Мы занимались экономикой… и бухгалтерским учётом.

– Я просто спросила. Вы так смотрите, что я подумала про коньяк… вы ей тоже его предлагали?

– Это, ни в какие рамки не лезет. С ней мы пили чай… с лимоном. Спать будешь в детской.