Между нами и горизонтом

Я не открывала подарок Салли. Сижу в машине возле маяка, слишком боясь выйти из машины и войти внутрь, зная, что он, должно быть, услышал, как я подъехала. Держу в руках маленький подарок, который он оставил для меня, переворачивая его снова и снова, теребя углы бумаги дрожащими руками. Мне страшно. Что, если там не было нечто особенного? Пара носков? Подарочный сертификат в книжный магазин? Коробка была не того размера и формы, чтобы быть любой из этих вещей, но эти мысли все еще крутились в голове. Что, если это был подарок, который ничего не значил? Было ли это хуже, чем то, если там слишком ценное? Драгоценности? Что-то личное и сделанное вручную, как он подарил детям? В любом случае, я влипла.

Пассажирская дверь машины внезапно открывается, напугав меня до чертиков. Так пристально смотрела на подарок, что не заметила, как Салли вышел из маяка и направился к машине. Его щеки раскраснелись от холода, а волнистые волосы зачесаны назад. Все еще самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

Салли забрался в машину и устроился поудобнее на пассажирском сиденье. Не глядя на меня, он захлопывает дверцу и уставился прямо перед собой через лобовое стекло. Сначала никто из нас ничего не говорит.

— Так ты собираешься его открывать?

— Думаю об этом, — признаюсь я. — Детям очень понравились их подарки. Спасибо.

Салли пожимает плечами и дышит на руки. Он пытается притвориться, что это не так, но и он, и я знаем, сколько усилий он вложил в эти подарки. Сколько времени у него ушло на это — много часов. Оба подарка — плоды любви. Это действительно большое дело.

— Здесь пахнет так, будто Рождество вырвало, — замечает Салли.

Это действительно так. Я отложила для него порцию еды, когда мы готовили ужин, даже не задумываясь об этом. Из фляжки с подогретым вином в машину просочились запахи корицы и специй, которые смешались с запахом индейки, фарша и подливки, бесспорно создавая атаку праздничных запахов.

— Если тебе не нужна еда, я всегда могу забрать ее с собой домой.

— Я жду тебя уже несколько часов и умираю с голоду.

— Как ты узнал, что я приеду?

Салли искоса смотрит на меня, приоткрыв рот в улыбке.

— В «Звуках музыки» есть часть, где Мария пытается отрицать свои истинные чувства к этому надутому старому ублюдку фон Траппу. Он упал с какой-то лестницы или типа того, и все думают, что она не пойдет к нему, что она позволит ему самому разобраться со своими проблемами, потому что он был полным мудаком, но затем в конце фильма, как раз когда нацисты собираются увезти старого фон Траппа в Освенцим, появляется Мария с автоматом и спасает его задницу. Ну, она пытается спасти его и попадает в плен в процессе, так что он должен спасти ее в конце концов, но все получается.

Я просто тупо уставилась на него.

— Ты когда-нибудь видел «Звуки музыки», Салли?

— Конечно же, видел. Все видели «Звуки музыки».

— Мне кажется, ты путаешь его с другими фильмами.

— Может быть, — соглашается он, кивая. — Есть очень большая вероятность, что ты права.

Я прижимаю руку к сердцу, изображая шок.

— О, Боже мой. Неужели Салли Флетчер только что признал, что я в чем-то права?

Он смеется, язвительно и весело одновременно.

— Не испытывай судьбу, Лэнг. Отвези меня куда-нибудь, ладно? Мне чертовски надоело смотреть на этот маяк.

— Так темно же.

— Знаю. Это самая лучшая часть.

Он очень странный человек. Я ехала с включенными фарами, петляя по узким дорогам, изгибающимся вдоль береговой линии, пока не достигла широкой развилки на краю утеса, выходящего на океан.

— Вылезай, пойдем со мной, — командует Салли.

Он тянется к заднему сиденью, морщится — его ребра, очевидно, все еще немного болят, несмотря на четырехнедельный период восстановления — и поднимает сумку с едой и подогретым вином. Салли выходит из машины, не сказав больше ни слова, и уходит в темноту.

Я жду секунду. Снаружи очень холодно, а он только что оправился от сильного приступа переохлаждения. Этот человек действительно сумасшедший. Бесспорно. И все же нет смысла сидеть в машине. Он казался довольно решительным, когда вышел и пошел прочь. У меня нет другого выбора, кроме как идти за ним.

Океан ревет, разбиваясь о скалы, выплевывая на берег ледяные брызги соленой воды. Салли стоит, прислонившись к плоскому выступу скалы, и голыми руками счищает с него снег.

— Садись. — Он указывает на голую скалу, твердо глядя на меня, словно провоцируя отказать ему.

Сажусь, он присоединяется ко мне, прижав ногу к моей, и начинает выдавать мне вещи из сумки, которую я упаковала дома: индейку, картошку в фольге, батат, маленький контейнер с соусом, с плотно закрученной крышкой.

— Я не брала ни бумажных тарелок, ни вилок. Предполагалось, что мы будем ужинать у тебя. Мы не можем есть прямо так, Салли.

— А почему бы и нет, черт возьми? — Он берет кусочек засахаренного батата и обмакнув его в миску с соусом, сует в рот, сверкнув мне улыбкой.

Я закатываю глаза.

— Ты же знаешь, что через четыре дня они найдут здесь наши тела, примерзшие к этой скале, верно? — Моя задница уже онемела.