Между двух миров

Основатель фашизма попал на один из своих коньков. Он еженедельно разглагольствовал на эту тему в своей газете. Он разглагольствовал об этом перед своими squadristi — молодыми людьми, побывавшими на войне; им обещали богатство и славу, которых они не получили, и теперь они организовались, чтобы самим поправить дело. Идеи их лидера были причудливой мешаниной из лозунгов синдикалистского анархизма, духовной пищи его юности, и новейшего национализма, заимствованного у поэта-авиатора д'Аннунцио и участников захвата Фиуме. Если верить Барбаре, бывший синдикалист собрал большие суммы для поддержки поэта и воспользовался ими для собственного движения. Бенито Муссолини не склонен был терпеть соперников у своего трона.

VIII

Ему не хватало французских слов для объяснения этих сложных идей, он сплошь и рядом вставлял итальянские, а то и вовсе переходил на итальянский язык. Ланни решился прервать его.

— Извините, синьор, — сказал он, — мой друг не понимает вашего языка, а я, к несчастью, плоховато знаю его. Все же, если вы будете говорить медленно, я попробую перевести ему.

Оратор не хотел признаваться, что он слаб во французском, и снова вернулся к этому языку. Он сказал, что, по его мнению, насилие — признак мужества, и общество, отрицающее насилие, обречено на вырождение.

— Я вижу, что вы читали Сореля, — отважился ввернуть Рик.

— Мне незачем обращаться за идеям: к Сорелю, — ответил Муссолини, резко выдвинув челюсть. — Я был учеником Парето в Лозанне.

Рик спросил у него, не вошло ли у них в обиход насилие как орудие борьбы против рабочих, и оратор, не колеблясь, подтвердил, что он и его «боевые фашии» широко пользуются насилием.

— А когда вы справитесь с красными, что тогда? Что является вашей конечной целью?

— Государство, где различным социальным группам будет отведено надлежащее место и где они будут выполнять предначертанные им функции под руководством своего дуче.

— То есть, под вашим?

— А чьим же еще? — Он опять выпятил подбородок и распрямил плечи. — Или вы думаете, что я к этому неспособен?

Рик сказал — Вряд ли вас интересует мнение представителя вырождающегося общества.

Это была одна из тех реплик, которыми редактор привык перебрасываться в прошлые дни, когда он был социалиствующим интеллигентом и просиживал часами в траттории, потягивая красное вино. На несколько минут Муссолини забыл свою роль рокового человека, которого интервьюируют для потомства: он развалился на своем троне, положил йогу на ногу и пустился в спор с двумя толковыми молодыми людьми, которых можно, пожалуй, обратить в свою веру. — Вам надо поучиться у нас, — заявил он. — Наш фашизм, конечно, не для экспорта, но вам придется поискать лекарство от противоречий, создаваемых буржуазной демократией.

— Да, синьор, — сказал Рик. — Но что если притязания вашего итальянского фашизма столкнутся с притязаниями французского или немецкого империализма?

— Хватит чем удовлетворить всех.

— А чем именно? — Это был коварный вопрос. Возможно ли, чтобы этот проходимец из Романьи замышлял раздел колониальных владений «вырождающейся Британской империи»?

— Мир велик, — сказал Муссолини, улыбаясь, — а предвидеть будущее нелегко. Скажите-ка по совести — ведь когда вы вернетесь домой, вы будете возводить на меня поклепы, как многие другие журналисты?

Это была явная попытка уклониться от ответа, и она удалась.

— Я не того сорта журналист, синьор, сказал Рик. — Я точно изложу, что видел и слышал.

— Разве вы не выражаете собственных мнений?

— Иногда. Но всегда поясняю при этом, что это только мое мнение.

Когда друзья сели в машину, Ланни сказал: — Он произвел на меня впечатление дешевого актера.

IX

Ланни получил письмо от отца. Вот уже два месяца в Вашингтоне заседала новая международная конференция, а для Робби Бэдда это было вроде хронической зубной боли. И что хуже всего, эту боль причиняли ему люди, которым он помог добраться до власти. «Конференция по ограничению морских вооружений» — так именовалось новое предприятие, и американский государственный секретарь наэлектризовал весь мир и чуть не убил этим зарядом электричества Робби: он предложил от имени Соединенных Штатов пожертвовать их морской программой, то есть отказаться от постройки шестнадцати линейных кораблей и исключить из строя почти столько же старых в обмен на такие же уступки со стороны других стран. Эти уступки предполагалось подкрепить соглашением, ограничивающим морские вооружения всех держав определенной пропорцией.