Так как они были здесь в гостях, то ничего не могли устроить в этом роде; ню они раздавали все свои деньги, а потом телеграфировали родителям, чтобы те выслали еще, и рассказывали им в письмах самые ужасные истории о насилиях черной реакции. Родители не верили в эти истории, так как в газетах и журналах, которые они получали, Муссолини изображался как великий современный политический деятель, демонстрирующий перед всем миром те способы, какими можно освободиться от нависшей над ним красной угрозы.
Хуже всего было то, что эти молодые идеалисты оказывали моральную поддержку всегда слишком податливому Ланни. Они внушали ему свои идеи, они заражали его своей пылкостью. Для этой экзальтированной парочки так называемая «социальная справедливость» являлась аксиомой, чем-то бесспорным; они считали само собою разумеющимся, что все хорошие люди должны, подобно им, находить ужасным все, что сейчас делается в Италии.
Бедная Бьюти чувствовала себя в положении первых поселенцев на ее родине в Новой Англии, — целые орды новых и гораздо более опасных индейцев шныряли за стенами ее маленького блокгауза и пускали отравленные стрелы пропаганды в души любимых ею людей.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Пусть радость торжествует
Никогда еще Ривьера так не веселилась. Каждый сезон был оживленнее, чем предыдущий. С наступлением 1927 года возвратилось просперити; промышленность работала полным ходом, наверстывая упущенное за время войны, и каждый, кто имел деньги, рассчитывал иметь еще больше. Американцы, спасаясь от сухого закона, потоком ринулись во Францию. Франк стоил два цента — одну десятую своей довоенной стоимости, — так что шампанское можно было пить, собственно говоря, почти даром. С наступлением холодов большинство туристов переехало из Парижа в Канны или Ниццу, Ментону или Монте-Карло. И оркестры гремели, танцы продолжались всю ночь, а в казино шла сумасшедшая игра, по большей части на тысячефранковые билеты — самые крупные, какие выпускало французское правительство; игроки в рулетку, баккара и железку приносили их с собой в игорные дома целыми пачками. Дикие кутежи и всяческие эксцессы стали обычным явлением, а о ежедневных самоубийствах деликатно умалчивалось.
Ганси и Бесс уехали на автомобиле в Берлин. Прибыли новые гости — Рик и Нина. Нина была преданной женой и матерью и сидела по большей части дома. Рик усердно работал, он готовил книгу из отдельных своих статей, печатавшихся в разное время в журналах. Он хотел нарисовать картину Европы за восемь лет, протекших со дня подписания перемирия. С утра до ночи он читал, писал и изучал материалы; он был бледен и утомлен. Нина всячески старалась развлечь его и вытащить на воздух. В этом ей помогал не кто иной, как Розмэри. Она тоже жила здесь, отдыхая от графа Сэндхэйвена, и снова была влюблена в Ланни. А Ланни не в состоянии был противиться ее очарованию и воспоминаниям первой любви.
Нина и Розмэри, обе англичанки, прекрасно понимали друг друга и очень сблизились. Ланни катал их на парусной лодке или на автомобиле, когда удавалось оторвать Рика от письменного стола. Дети весело играли с Марселиной под бдительным оком лучшей из гувернанток, которая была рада, что на вилле, наконец, поселилось хоть одно по-настоящему почтенное английское семейство.
Ланни живо интересовался книгой Рика; он читал его рукопись, по мере того как она создавалась, и спорил с ним об отдельных местах. Тезис Рика состоял в том, что сама природа как бы предназначила Европу к единству; этого требовали ее экономические и географические особенности, тогда как расщепление континента на множество маленьких, вечно воюющих между собой государств неизбежно вело к их общему обнищанию. Ланни считал единство неосуществимым, но когда он рассказал об этой идее Курту, то услышал в ответ, что Европа и была бы единой еще полвека назад, если бы не Англия, постоянная политика которой состояла в том, чтобы не давать ни одному народу добиться гегемонии и всегда создавать гегемону соперника: разделяй и властвуй — древняя формула. Рик надеялся видеть Европу социалистической, но, пройдя через голову Курта, эта мысль приобрела совершенно иной вид: единство — это очень хорошо, но организовать это единство и править Европой должен-гений белокурых голубоглазых арийцев.
Работа Рика была в самом разгаре, когда пришла присланная Генрихом Юнгом вторая часть «Мейн кампф». Курт прочел ее, но не пожелал говорить о ней ни с Риком, ни с Ланни. Зато немецкому профессору, как-то посетившему Бьенвеню, он заявил, что, несмотря на все ее очевидные недостатки, книга эта — откровение восставшего германского духа, и наговорил еще с три короба такой же мистики. Тогда Рик решил, что этой книге следует отвести какое-то место в его труде, и ознакомился с ней.