Между двух миров

Ланни замкнулся в себе, он вынужден был признать ряд тягостных фактов. Да, Курт ненавидит евреев; отрицать это дольше бесполезно. Ланни заметил, что Курт всегда находил какую-нибудь новую причину бранить евреев, всегда делал за все ответственными именно евреев. Из года в год Курт отказывался бывать в доме «спекулянта Робина», так как он «наживался на страданиях германского народа».

Ладно, Ланни мог понять такое чувство. Но вот двоюродный брат Курта, тоже приехавший в Штубендорф на рождественские праздники, как-то сказал за обедом, что и он спекулировал на марках во все время инфляции. — Теряют-то на этом иностранцы, — сказал он, — так почему бы немцу на этом не нажиться? — И Курт не вышел из-за стола, не стал менее любезен с этим белокурым арийским спекулянтом! Ланни промолчал, он был ведь только гостем, а не блюстителем арийской морали,

VIII

Курт беседовал о новой партии и ее делах с молодым лесничим, а Ланни сидел тут же, слушал и принимал к сведению. Генрих сообщил, что глава движения — фюрер — выпущен из тюрьмы, он дал обязательство держаться в своей партийной деятельности строго легальных методов.

При самой большой скидке на оптимизм Генриха было ясно: опасное движение расширяется, а заключение в тюрьму основателя партии только способствовало росту его авторитета. Белокурый студент лесного института, приехав домой на каникулы, стал распространять среди своих друзей, особенно среди молодежи, нацистские листовки; он приглашал молодых людей к себе, втолковывал им новые лозунги и формулы, и теперь Штубендорф стал мощным и активным «гау», а Генрих— гордым и пылким гаулейтером, или районным начальником.

— И вы не боитесь властей? — спросил Ланни.

— Что они могут сделать? — вызывающе ответил Генрих. — Мы никаких законов не нарушаем.

— Но вы ведь готовитесь их нарушить?

Генрих усмехнулся — Пусть докажут!

— Да ведь тут все названо своими именами, — продолжал Ланни, указывая на экземпляр «Мейн кампф».

— Они книг не читают; а если бы даже и прочли, так не поверят.

— Но вы ведь надеетесь, что движение разрастется, и тогда эту книгу, конечно, будут читать. И неужели Гитлер думает убедить массы с помощью книги, в которой он выражает свое презрение к ним и показывает, как легко их одурачить? Он утверждает, что вполне целесообразно лгать им, если это очень дерзкая ложь, так как они будут уверены, что у вас не хватило бы духу так врать. Мне лично это кажется просто диким.

— Оттого, что вы интеллигент, — отпарировал Генрих. — Но вы ариец, и вам следовало бы примкнуть к нашему движению и стать одним из наших вожаков.

Ланни больше не затрагивал этой темы, решив, что неудобно пускаться в споры с Куртом или его друзьями, раз он гостит у него в доме. Он подождет, пока они снова будут в доме у Ланни, и тогда Ланни спросит друга: каким образом он, поклонник Бетховена и Гете, может оправдывать политическое движение, отрицающее всякую честь и совесть в отношениях между отдельными людьми и целыми нациями.

IX

Ланни узнал, что в Дрездене и в Мюнхене есть интересующие его картины, и предложил Курту заехать в оба эти города по пути домой. Курт охотно согласился, так как рассчитывал ознакомиться там с музыкальной жизнью Германии. Золтан встретил их в Дрездене, и когда Курт отправился на концерт, Ланни извлек пачку фотоснимков с нового гнезда Робинов, планы комнат и кое-какие пришедшие ему в голову проекты. Так как Иоганнес начал свою карьеру в Роттердаме и там же родились его дети, то Ланни предложил повесить в парадных комнатах первого этажа полотна голландских художников, и Иоганнесу это очень понравилось. Копий не будет совсем; Иоганнес согласен истратить несколько миллионов марок на подлинные картины старых голландских мастеров; тогда он будет застрахован от любых ударов судьбы.

— Удивительно, сколько ему для этого нужно! — заметил Золтан. — Когда-то он чувствовал себя в безопасности в своей хибарке и был счастлив, если у него была одна рваная сорочка!

Они приобрели несколько картин и поехали в Мюнхен. Их старый знакомый, разорившийся аристократ, успел влезть в новые долги, они купили у него еще несколько картин и отправились осматривать другие коллекции. Тем временем Курт побывал в главном штабе национал-социалистской партии и нашел там многих лиц, с которыми уже встречался ранее. Гитлер должен был выступить на открытом митинге, и Курту хотелось послушать его; не желает ли Ланни пойти с ним? Ланни сказал, что он очень занят, Курт ему потом расскажет.

Бывший офицер вернулся домой поздно, проглотив умеренную порцию доброго мюнхенского пива и неумеренную порцию дурного нацистского красноречия. Он сказал, что ему не нравится тот сорт людей, которыми себя окружил Гитлер, — всё какие-то авантюристы, а некоторые просто смахивают на американских гангстеров. Но сам фюрер — другое дело: невозможно устоять перед ним, когда его охватывает вдохновение; вот он говорит без всякого пафоса, и вдруг что-то находит на него, и тогда он воплощенная душа фатерланда. — Таким, по крайней мере, его видит германец, — добавил Курт, стараясь быть объективным.

Ланни сказал: