Меж степью и Римом

— Ну а они, — взгляд в сторону жрецов, пошедших по пути воинов. — Случайностью тут как-то не пахнет.

— В этой жизни, да и в других тоже, нет места случаю. Есть лишь смысл, который мы не можем постичь из-за ограниченности восприятия. Они здесь как видоки случившегося, чтобы ты, конунг, не думал, будто это лишь привиделось мне либо тебе. Так тоже бывает.

— Мы все видели, теперь мы можем уходить, — произнес один из жрецов, взявший себе в покровители Перуна. — Всех нас ждет битва. Пусть боги помогут всем нам победить в ней. Тебе же, конунг Хальфдан по прозванию Мрачный, желаем идти дальше по тому нелегкому пути, по которому двигался твой предшественник Олег, недаром прозванный Вещим.

Не сказав более ни единого слова, жрец вместе со своими собратьями развернулся и неспешно удалился, оставив меня в полном офигении. Да и что тут можно было сказать, право слово? Лично я понятия не имею. Оставалось лишь снова прокручивать в голове произошедшее, да по возможности не слишком зацикливаться на довольнейшей физиономии Магнуса, самого, пожалуй, хитрого и загадочного из моих друзей.

— Я понимаю твои стремления, брат. Но почему надо было делать это перед боем?

— Не я выбираю миг, когда ты прикасаешься к тому, что служит ступенькой на ведущей к богам лестницы. Нужно особое состояние души, а оно у тебя возникает вот в такие мгновения.

— Теперь вот во время боя, когда надо сосредоточиться на управлении войсками, в голову могут полезть посторонние думы. Хорошо ли это?

— Не полезут, тревожиться здесь излишне. Наоборот, это лишь поможет, добавит ясности мыслей, будет легче предупреждать еще не случившееся, но ожидаемое. Ярлы и конунги, не чуждые жреческих знаний, это не раз на себе проверили.

Это немного успокоило. Вкупе с тем, что мысли и впрямь оставались упорядоченными, думать получалось не просто легко, но значительно быстрее и без сбоев, которые обычно случались при всплесках нервной энергии. Вот уж действительно- век живи, век учись, а всего один бес не узнаешь. А хочется узнать, сильно хочется! Любопытство, они движет человека от простого к сложному, дает стимул совершенствовать как самого себя. Так и окружающий мир. Правда мне сейчас надо усовершенствовать положение в мире своих войск. Этим и займусь, пользуясь бодростью духа и кристальной ясностью разума.

Интерлюдия

Июнь (кресень), 988 год. Стан Печенегов. Поблизости от реки Южный Буг, юг Руси.

Когда ранним утром сон хана потревожили звуки рога, доносившегося со стороны становища русичей, он не придал этому особого значения. Да и никто из его приближенных тоже не встревожился. С чего бы? Мало ил какие мелочи может обозначать этот сигнал: приказ просыпаться отдыхающим воинам, или там казнь провинившихся, попавших в немилость у князя.

Куда больше ханских тысячников волновала отсылка гонцов к становищам печенежских племен. Чегдан, на правах походного хана, просил оставшихся прислать новых конников, числом не менее пяти, а лучше десяти тысяч. И это была не униженная просьба потерпевшего неудачу, а жесткий намек полководца, сумевшего запереть в укрепленном стане не абы кого, а самого князя киевского. Под такое обоснование главы племен просто должны были усилить поддержу. А может и два оставшихся в стороне племени Цур и Талмат соизволят присоединиться. Это бы и вовсе сняло все сложности с числом воинов под рукой Чегдана. Цур и Талмат, что ни говори, наиболее крупные и богатые племена, потом и позволяли себе такое вот отдельное от прочих мнение.

И после всех этих важных дел могли ли заинтересовать верхушку печенежской орды всякие мелочи вроде звуков рога и поднявшейся суеты в обложенном почти со всех сторон стане руссов? Ответ очевиден. Да и несколько позже, когда стало очевидно, что князь Хальфдан решил готовиться к очередной атаке, расслабленность и благодушие у степных военачальников ничуть не уменьшилось. Более того, им нравилось подобное развитие событий.

— Пусть русы только высунутся из-за своих укрпеленных возов, — злорадно щерился Ликир, жаждавший поквитаться за вчерашний неудачный приступ. Нас значительно больше, мы можем позволить себе потери, а князь Хальфдан нет. Как только число его воинов сократится, становище лишится части защитников, мы сможем ворваться, несмотря на эти жуткие метатели огня. А может он просто

— Что «просто»?

— Хочет прорваться, пожертвовав частью своих воинов, о хан, — мигом ответил на вопрос Ликир. Обладающий властью всегда должен уметь жертвовать частью, чтобы сохранить главное свою голову и символ власти на ней. Окажись вы на его месте, я бы осмелился посоветовать подобное.

Собравшиеся тысячники и прочие важные печенеги одобрительно заворчали. Нормальный, привычный и естественный для сынов степи пусть, если учитывать то, что они сами должны оказаться в той самой части, прорыв которой будут прикрывать. Однако, безоговорочной поддержки слова Ликира все же не получили.