Меж двух океанов

— Индейцы называют такую рыбу «вагу», а как по-английски, я, честное слово, не знаю. В этих местах водится свыше двадцати видов этаких колод: не забывайте, что вы в Панамском заливе! Ведь и само слово «панама» на языке индейцев означает…

— …много рыбы.

— Ну вот, вам это уже известно. Однако вряд ли вы знаете, что на счету у здешних рыболовов-спортсменов есть несколько мировых рекордов. В 1941 году тут, например, поймали черного марлина весом в семьсот четырнадцать фунтов. Это больше трехсот двадцати килограммов.

— Ничего себе! Вот и говорите после этого, что рыболовство не тяжелая атлетика!

Неоновые дельфины

— Мирек, смотри, летучие рыбы! Вон там, слева! Десятками выстреливают они из воды, расправляют длинные заостренные плавники, несколько секунд планируют против ветра, ловко огибая гребни волн, и снова падают в воду.

В воздухе они игриво, точно ласточки, ломают направление полета.

Джимми лишь посмеивается, глядя на наше возбуждение.

— Да вы посмотрите вперед, правее носа лодки. Видите вон тот черный треугольник над водой?

— Уж не акула ли эго?

— Еще какая! Их здесь столько, что не приведи господь. А бон там черепаха, здоровая штуковина. Немногим меньше ярда. Если вы некоторое время постоите на палубе, то удивлению вашему не будет конца: чего только нет в этом море! Возьмите мой бинокль.

Вернули мы его Джиму, лишь когда над Тихим океаном раскинулась ночь.

Мы сидим на освещенной корме «Альбатроса», утомленные зноем дня и непомерным множеством впечатлений. Сравниваем и дополняем заметки последних трех бурных диен, отдыхаем. По бесконечному простору океана скользят зеленоватые щетки волн, одна за одной. Они мерцают и светятся в лунном свете, но как же так? Ведь луна еще не появлялась! нет, это не отражение! Волны светятся сами собой! А сияние за лодкой? От кормы отлетают целые снопы зеленоватых жемчужин, они сверкают и искрятся прозрачно-зеленым светом, кружатся и пляшут в воронках водоворотов, пока их сплине не растворяется в таинственном освещении, источаемом широким следом «Альбатроса». Да, этот свет струится прямо из океана всюду, где его взбурлили судовые винты, везде, где вода находится в движении. Гребни волн от горизонта до горизонта прочесывают светящейся пеной необозримую гладь океана. В эти мгновения мы чувствуем себя в плену чудес.

Уходят минуты, а может быть, и часы; мы с трудом освобождаемся от изумленного оцепенения, мысли лихорадочно ищут ответа, способного защитить от волшебства тропического моря, от миражей, которые продолжаются, существуют, которые мы видим своими глазами.

Планктон! Одно слово, простое и неромантичное, открывает тайну Панамского залива. Фосфоресцирующий планктон, до глубины пронизывающий поды тропического моря. Он начинает светиться при малейшем движении. Вот почему в гребнях волн горит этот спокойный зеленоватый свет. Есть здесь и другой вид планктона, который собирается в маленькие шарики. Их свечение наиболее ярко. Это они творят каскады жемчужин в водной дорожке за кормой. «Никаких чудес, никаких чар, одни только шарики из морского студня. Заденешь их — они светятся, оставишь в покое — погаснут», — удерживает тебя на земле логика разума. Но внутри тебя что-то противится этому. К черту холодную рассудочность! Логику же прибереги до того времени, когда станешь считать морские мили, когда будешь париться на солнце. А сейчас открой все чувства! Прими редчайший дар, подчинись красоте, принадлежащей лишь сказкам и морским тропикам!

Снова впиваемся мы взглядом в волы океана, перевесившись через носовой борт. Над ватерлинией поднимаются, уходя в темноту, стальные бока судна, выкрашенные мертвыми белилами. А под «одой — вся килевая часть лодки словно сделана из стекла, из тончайшего хрупкого хрусталя, озаренного изнутри ясным зеленым светом. Миллионы сверкающих жемчужин разлетаются крыльями-каскадами от неоновой трубки — стеклянного острия носа, разрезающего свет волн, — и летят, летят по морю, уносясь в ночь.

В темных глубинах под лодкой промелькнула молния. Потом вторая, пятая. Их семь, семь зеленоватых молний: это семь дельфинов мчатся в глубине наперегонки с «Альбатросом». Их глаза, дыхательные отверстия, края плавников, каждый выступ тела как бы обведены тонким люминесцентным слоем. Вся поверхность их корпусов мягко светится. Они играют, петляют, намного опережают лодку. На секунду выныривают из воды и — гаснут. В это короткое мгновение видишь в отблеске моря мясистую тучность их тел, слышишь сильное пыхтение. Но это лишь на миг, пока семь дельфинов вновь не пролетят сквозь волну и не уйдут вглубь, — в чудесное царство, превращающее семерых морских исполинов в сказочные создания из хрусталя, вокруг которых вьются мириады стеклянных рыбок.