Метрополис

— Тогда, как другу, позволь спросить: какого черта ты это сделал? И не говори, что из-за скрытой болезни. Я на это не куплюсь. В книге, которую нашли в твоей квартире, твоим же почерком записаны жуткие фантазии об убийствах.

— Которые были результатом моего состояния. Но вот что я скажу, Берни. Ты — детектив полиции нравов и оценишь. В сам момент убийства логика этого поступка казалась безукоризненной. Вряд ли ты можешь отрицать, что Берлин страдал от почти библейской чумы. Убить одну или двух проституток, чтобы вселить страх Божий в остальных и, вероятно, удержать их от ремесла, это выглядело эффективным средством контроля. Гораздо лучше регистрации и медицинских осмотров.

— Значит, тебе хотелось убивать не просто ради удовольствия, как говорил прокурор?

— За кого ты меня принимаешь?

— А еще кое-кто предполагает, что у тебя мог быть напарник. Другой коппер, который соглашался с тем, что ты делал, и смотрел в сторону. Прикрывал тебя от ареста. По крайней мере какое-то время.

— Многие полицейские соглашались с тем, что я делал. Ты, конечно, должен об этом знать. После моего ареста не кто иной, как сам председатель «Шрадер-Вербанда», полковник полиции Отто Дилленбургер, сказал мне, что полностью поддерживает мои действия. Вот что я называю профсоюзом.

— Меня больше интересует поддержка полиции, которую ты мог получать до ареста, Бруно.

— А это пусть останется тайной. Скажем так, у меня были поклонники. Я получаю много писем, знаешь ли. От людей, которые рукоплещут тому, что я сделал. От тех, кто считает, что нужно как-то остановить поток грязи и безнравственности, который грозит поглотить этот город. От высоконравственных женщин, которые категорически против проституции. Мне даже предлагали женитьбу.

— После войны холостых мужчин остро не хватает, это верно. Думаю, в этом смысли ты почти проходишь.

— Не спеши критиковать. Некоторые из этих женщин при деньгах. Я могу удачно жениться, если правильно разыграю карты.

— Так вот как ты смог позволить себе нанять в адвокаты Эриха Фрея? Ему заплатил кто-то другой.

Герт не ответил.

— И не только ему. От защиты выступал сам Магнус Хиршфельд.

Герт снова не ответил.

— Если бы не эти двое, твоя голова уже скатилась бы в ведро.

— Да. Так и есть. Ну разве либеральное немецкое правосудие не прекрасно?

После своего визита я отправился к директору клиники, Карлу-Теодору Вагенкнехту, у которого были самые неухоженные брови из всех мною виденных. Они походили на гнездо огромного неопрятного орла.

— Вы ведете учет посетителей? Меня особенно интересуют те, кто приходил к Бруно Герту.

— Да, ведем.

— Если можно, я хотел бы взглянуть.

Он исчез на несколько минут, оставив меня в своем необычайном кабинете, половину которого занимало нечто вроде электрического стула. Я решил не расспрашивать о нем, а то еще доктор предложит бесплатную демонстрацию. Вернувшись, он протянул мне лист бумаги:

— Можете оставить себе.

Я просмотрел список. Одно имя сразу привлекло мое внимание — имя комиссара полиции Артура Небе.

С тех пор как я побывал в психиатрической клинике Ульгартен, меня не покидала мысль о том, что Небе не так прост, как кажется на первый взгляд. А после его речи перед Ассоциацией «Шрадер-Вербанд» в Шенеберге я лишь убедился: если кто в берлинской полиции и одобряет прекращение бесполезных или преступных жизней, так это комиссар Небе.