Йёсте Экману или Вернеру Краусу? [45] Может, Гинденбургу? Но я готов поставить собственную жизнь на то, что не нашему доброму доктору. У меня такое чувство, что этому парню так же нравится тратить время полиции, как нацистам бить в барабаны и размахивать флагами.
Я взял письмо пинцетом и аккуратно положил в тонкую папку. Повторил процедуру с конвертом и медалью, после чего оглядел наполненный дымом кабинет и задал себе вопрос: что думают о письме собравшиеся здесь люди? Свое мнение я знал, мне было интересно услышать их.
— Нечасто бываю в таком выдающемся обществе, — сказал я. — Мне любопытно, могли бы вы, господа, предположить, зачем кому-то совершать столь отвратительные преступления и убивать инвалидов? Какой у него мотив?
— Серьезно? — отозвался кто-то.
— Конечно.
— Прямо сейчас?
— Да. Если вы сможете сделать это как можно скорее, я буду вам очень признателен. Послушайте, тысячи людей уделяют внимание вашим ежедневным оценкам. Так почему бы вам не рассказать мне о том, что вы думаете. О том, что вы собираетесь написать в газете. Я не только читатель, но и слушатель.
— Похоже, он довольно умен, — сказал кто-то.
— Имелся в виду убийца, — произнес другой голос. — Не вы, сержант.
Я с улыбкой встретил общий смех, который последовал за этим замечанием.
— Я и не особо красив. В следующий раз причешусь, почищу зубы, надену чистую рубашку и возьму с собой наточенный карандаш.
— Вы, скорее всего, полагаете, что доктор Гнаденшусс на самом деле не верит в мотивы, которые приводит в своем письме, — сказал Вольф.
— Я полицейский и многому не доверяю. Думаю, это письмо — просто звон ярмарочных бубенцов. Именно так. То, что, по его мнению, хотят услышать люди вроде вас. А меня этот треп, честно говоря, не убедил.
— Вы так говорите лишь для того, чтобы подорвать нашу решимость опубликовать письмо.
— Нет, даже если бы думал, что смогу. Но я уже слышал политические заявления такого рода. Подобную чушь пишут люди, отбывая срок в тюрьме Ландсберг[46].
— Он написал в конце «Хайль Гитлер». Это все, что нам нужно знать, не так ли? Ведь совершенно очевидно, что убийца — нацист.
— Точно, — поддержал другой мужчина.
— Безусловно, именно в этом он хотел вас убедить, — сказал я. — Но мне интересно, почему он отправил письмо только в еврейскую газету? Насколько нам известно, ни одна другая ничего не получала. И давайте посмотрим правде в глаза, господа, он же здесь не перед хором проповедует. Полагаю, никто из вас не верит в идею избавления города от нищих инвалидов под дулом пистолета.
— Нет. Конечно нет.
— Поэтому я бы сказал, что он прислал это письмо вам, потому что вы напечатали статью Бернхарда Вайса. И потому, что вы поверите, будто новое письмо написано нацистом. А еще потому, что публикация письма нациста-убийцы входит в ваши планы, не так ли? Вы должны вот о чем себя спросить: напечатала бы это письмо «Фёлькишер Беобахтер» или «Дер Ангриф»? Или какая-нибудь газета издательской империи Гугенберга?
— Справедливый вопрос, — сказал Вольф.
— И каков ответ?
— Подозреваю, что там не стали бы это публиковать.
— Вы ведь не нацист, сержант? — спросил Вольф.
— Полагаю, вы не поняли мою шутку о тюрьме Ландсберг.
— Просто вас, кажется, слегка беспокоит, что мы можем поверить в то, что письмо написал нацист.
— Беспокоит? Нет, сэр. Я хочу выяснить правду, вот и все. В первом письме не было никаких упоминаний о еврействе Бернхарда Вайса. Едва ли типичная сдержанность для нацистов.
— Он прав.
— В новом письме его еврейство упоминается только один раз. И не в по-настоящему ядовитых выражениях, что звучало бы привычнее.
— Что вы хотите сказать, сержант? — уточнил Вольф.
— Я не вполне уверен, сэр. Сейчас у меня одни вопросы и недостаток фактов. Такого рода стиль, возможно, хорош для «Дер Ангриф», но не для газет, которые мне самому нравится читать.
— Я лишь театральный критик, — произнес лысый мужчина с лошадиным лицом и усами Чарли Чаплина. Это был Альфред Керр. Наверное, самый известный автор, работавший в «Тагеблатт». — Но, отвечая на ваш вопрос, что бы я предпочел написать об этом парне, вот что скажу: Шекспир учит нас, что подобные люди, вероятно, разочарованы в жизни. Не оправдали собственных ожиданий. Отчаянно жаждут могущества и власти. И прежде всего, умеют ненавидеть. Изливать беспричинную злобу, как выразился Сэмюел Тейлор Кольридж, говоря о Яго в «Отелло». Да, вот в чем ваша трудность, сержант. Вполне возможно, у этого человека нет никакого мотива. Возможно, он просто наслаждается злодейством ради самого злодейства. Боюсь, вы имеете дело не только с загадкой преступления, но и с загадкой самой жизни.
Я почесал затылок и кивнул:
— Спасибо, сэр. Я очень рад, что спросил.