Метрополис

Я вернул ей очки, поблагодарил и ушел, не сказав больше ни слова, но на выходе из салона спрятался за колонной в надежде увидеть друга, которого ждала Дейзи. Меня она не заметила. Я был в этом уверен, поскольку очки девушка не надела. И мне действительно удалось увидеть ее гостя, которого Дейзи теперь нежно целовала. Одетый в смокинг мужчина был, вероятно, вдвое старше ее и, безусловно, вдвое крупнее. Смуглый, мясистый, лысеющий, с бровями похожими на живые изгороди, и носом размером с автомобильный клаксон. Короче говоря, так в представлении всякого немецкого фанатика должен выглядеть богатый еврей. Более того, я его сразу узнал и почувствовал себя словно на «русских горках» в «Луна-парке».

Мужчину звали Альберт Гжесинский, раньше он был начальником берлинской полиции, а при новом правительстве стал министром внутренних дел.

Уставший как собака, я наконец добрался до Виттенбергплац. Ноги болели сильнее прежнего, а мозг казался половинкой лимона, зажатой в кулаке бармена. Есть нечто такое в ночных неоновых огнях, что заставляет человеческий дух поблекнуть. Я был слишком измотан, чтобы оставаться таким же вежливым, как в «Какаду», и уже сожалел, что не повел себя строже с Дейзи Торренс. Меня немного потрясло то, с каким безразличием эта девица восприняла известие об убийстве Евы Ангерштейн. В те дни поведение людей еще могло меня потрясти, хоть я и проработал два года в полиции нравов.

Виттенбергплац была известна двумя вещами: универмагом Германа Тица, прежде известным как «Яндорф», где я покупал большую часть своего гардероба, и станцией метро в стиле ар-нуво, неоклассический фасад и парадный вестибюль которой скорее напоминал церковь. Таков уж Берлин. Все должно выглядеть лучше, элегантнее и величественнее, чем есть на самом деле. Точно так же, кинотеатр УФА на Ноллендорфплац больше походил на древний храм Дагона до того, как Самсон подпортил его архитектуру.

В вестибюле станции «Виттенбергплац», как обычно, толпились шлюхи, и прямо сквозь их строй приходилось пробираться сошедшим с поездов мужчинам. Там же был торговец сосисками, прижимавший к груди горячий поднос, да парочка попрошаек — калек-ветеранов, пытавшихся заработать несколько монет. Довольно характерная для столицы картина, вплоть до типичного толстого адвоката, который вошел в вестибюль, оглядел шлюх и нищих и громко хмыкнул.

— Позор, — обратился он к калекам. Не знаю, почему именно их адвокат выбрал мишенью для критики. — Вам должно быть стыдно за себя. Вы бесчестите эту форму. И эти медали.

Его слова прозвучали для меня сигналом подойти и бросить по горсти монет в кепку каждого из ветеранов. Этого оказалось достаточно, чтобы толстяк заторопился на поезд, который увезет его в более респектабельное — под стать его мнению место.

Я же купил пачку «Салем Алейкум» и, представ перед торговцем сосисками, попросил пакетик соли, что — без, собственно, сосисок — означало лишь одно, а когда я убедился, что нужный предмет у него в руке, показал свой жетон. Продажа кокаина без рецепта не считалась таким уж преступлением, но была веской причиной для задержания или даже для потери лицензии на уличную торговлю.

— Можешь убрать пакетик, — сказал я. — Он меня не интересует. Мне интереснее поговорить об одной из твоих постоянных клиенток. «Полушелковой». По имени Ева Ангерштейн.

— У них бывают имена? Вот удивил!

— Есть ее фото.

Я протянул снимок. Торговец взял его большим и указательным пальцами, нащупал в нагрудном кармане пиджака очки, поглядел на фотографию, откусил кусок сосиски, которую, очевидно, не собирался продавать этим вечером, и кивнул:

— Симпатичная.

— Согласен.

— Ладно, я ее знаю, — признался он. — Покупает у меня два или три раза в неделю. Слишком много, чтобы для себя. Думаю, относит в один из клубов и, наверное, перепродает в дамской комнате. Я принимаю это в расчет, называя ей цену.

— Когда ты видел ее в последний раз?

— Прошлой ночью. Примерно в это же время. А чего? Что она натворила?

— Ее убили.

— Жаль. Такого в наши дни много. Дела уже настолько плохи, что некоторые девки опасаются работать. И не подумаешь, но сейчас их на улицах вдвое меньше. Боятся, что Виннету снимет с них скальп. Ну а кто не боялся бы? С нее сняли скальп?

— Не могу ответить.

— Уже ответил. Так вот, Ева купила немного «соли» и пошла поговорить вон с теми девчонками. По крайней мере я думаю, что это были они. На таком расстоянии их трудно отличить друг от друга. А через несколько минут на станции появился один тип, и она в конце концов ушла вместе с ним. Через парадную дверь.

— Сможешь его описать?

— Ну и вопрос. С этими девицами столько мужчин разговаривает, сколько я сосисок не продаю. Все равно что просить меня описать вурст, который я уже продал.

— Попытайся.

— Хорошо одетый. Похоже, приличный. Сдвинутая набок шляпа. Вроде как щегольски. Просторный плащ. Я и внимания почти не обратил. — Он пожал плечами: — Вот, пожалуй, и все. Лучше расспроси «кузнечиков». Они ничего не упускают. Оценят тебя секунд за десять и скажут: сколько деньжат в карманах и хочешь ли ты какую-нибудь «щелку» или нет.