Метрополис

Мне стоило себя презирать. Я поступил, по меньшей мере, глупо. Поверил, что Эрих Ангерштейн сдержит слово, хотя все мои инстинкты твердили обратное. Теперь стало ясно, что именно произошло в той отвратительной квартире в Веддинге. Неудивительно, что ублюдок попросил меня выйти из комнаты, прежде чем начал экзекуцию. А я, как дурак, послушался. За несколько минут до того, как сказать мне, что на месте убийства Евы Ангерштейн он видел некоего полицейского из Крипо, Пруссак Эмиль сообщил ее отцу, что это был Курт Райхенбах. Поскольку я благополучно убрался с дороги и сидел в спальне, Ангерштейну оставалось лишь приказать Эмилю утаить от меня имя полицейского. Это дало достаточно времени, чтобы найти Райхенбаха и доставить его в надежное место для личной мести. Недавний телефонный звонок Ангерштейна был, несомненно, ради того, чтобы поддержать иллюзию непричастности, когда я в конце концов обнаружу исчезновение Райхенбаха.

Я сильно облегчил ему задачу, но теперь с этим покончено. Ангерштейн — не единственный, кто может являться с оружием и без предупреждения. У меня был пистолет. И визитная карточка гангстера. Я знал его адрес в Лихтерфельде.

Дом Ангерштейна представлял собой украшенное лепниной белое здание рядом с бывшей кадетской школой на юго-западном конце канала Тельтов. Трехэтажное, в стиле Вильгельма II, с коротким коринфским портиком, увенчанное балконом размером с корзину для белья, оно выглядело самым дорогим на улице. Остановись Эрих Ангерштейн в каком-нибудь другом, я был бы разочарован. Над входом светился каретный фонарь, а перед домом был припаркован кремового цвета «мерседес». Я положил руку на капот и почувствовал тепло двигателя. Ангерштейн вернулся недавно.

Перед домом располагался небольшой вишневый садик, позади — сад побольше, откуда я и начал поиски, как только перелез через невысокий штакетник. Темные окна первого этажа закрывали ставни, но на верхних этажах горел свет. Я безуспешно попытался проникнуть внутрь через кухонную дверь, затем через французские окна, после чего вернулся к входной двери и приготовился позвонить в звонок, то есть достал из кармана браунинг Менделя, передернул затвор, отправив патрон в ствол и приготовился направить оружие на того, кто появится.

Я был уже достаточно зол, чтобы идти до конца. Ангерштейн меня обманывал, но теперь с этим покончено. Я был в этом уверен. И все же не отказался бы выпить, чтобы придать своему духу крепости. Я сказал себе, что не готов убить Ангерштейна, но выстрелить вполне смогу. Для пули 25-го калибра найдется множество мест, где рана не станет фатальной.

За моей спиной насмешливо загудел пароход округа Тальтов, направлявшийся по каналу в Потсдам. Ночь была ясной и теплой, в воздухе витал аромат жимолости, а может быть, жасмина: в любом случае, пахло слаще, чем было у меня на душе. Я потянул на себя латунное кольцо весом с мясника и подождал, пока большой колокол в холле сделает свое дело. Он звучал так, будто созывал местных жителей к мессе. Раздался лязг засовов, а затем дверь распахнулась, явив Эриха Ангерштейна.

— Где он?

— Кто?

Я втолкнул его в двухэтажный холл и пинком захлопнул дверь:

— Не трать мое время. Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю.

В своем шелковом халате Ангерштейн выглядел так, словно уже собирался лечь спать, но я все равно обыскал его, а он улыбался, как школьный учитель, вынужденный потакать непослушному ученику, что совсем не добавляло мне радости.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты, Гюнтер. Думал, ты пришел рассказать мне что-нибудь интересное. В таком случае проходи, расслабься, присядь и выпей.

— Это вчера я был идиотом, Ангерштейн, но не сегодня. Сегодня я умнее черта и знаю, что ты — лживый ублюдок и что это ты выкрал Курта Райхенбаха из его квартиры в Халензее.

— А это кто? Полагаю, убийца моей дочери? Гюнтер, я говорил тебе по телефону, что нетерпелив. Но мысли не читаю. Это ты меня ведешь, а я только иду следом. Помнишь?

— Так и должно было быть. Только ты заставил Пруссака Эмиля назвать тебе имя полицейского, а мне его не говорить. Это дало тебе фору. Достаточную, чтобы разобраться с ним самому.

— Чушь собачья.

— Я так не считаю.

— Ради бога, опусти пистолет, давай выпьем.

Я покачал головой:

— Не сегодня.

— Тогда не возражаешь, если я выпью? Слушай, кого бы ты ни искал, его здесь нет. Осмотрись, если не веришь. Я совсем один. Жена в отъезде. И для тебя, мой друг, это тоже хорошо. Ей бы такое совсем не понравилось.

Я невольно огляделся по сторонам. Большую часть холла занимал бар под изогнутой лестницей, по другую сторону стоял белый рояль, а на одной из высоких стен висела огромная картина, на которой лысый старик с гниющими ногами сношался с обнаженной пышнотелой дамой. Они были больше обязаны чувству юмора художника, чем точности рисунка или мастерству кисти.

Ангерштейн медленно двинулся к бару, где взял бутылку шнапса и наполнил небольшой пивной бокал.