Лысоватый поэт, до того боязливо косившийся на парня, увидев девушек, вдохновился:
— Давайте я вам про окрестную природу почитаю?
И, торжественно подняв руку, начал с пафосом декламировать:
— Че ты гонишь, мурло?! — возмутился Нютин поклонник. — Нашел, чем девочек развлекать! У тебя ж путные байки есть! Ну, вот эта: «Страдал Гаврила от мутаций»…
— Да я не помню ее, — отнекивался поэт. — Но про Гаврилу у меня стихов много, я другой прочту:
Тут один из мужиков, сидевших у костра, — мускулистый, с обветренным лицом, в потрепанном камуфляже, — схватил поэта за шкирку и принялся трясти, приговаривая:
— Да где ж ты видел бегающих горгонов, придурок?! Они не то что бегать — ползать не могут. Пургу гонит и не краснеет. Я тебя в следующий рейд на поверхность возьму, чтоб ты живьем увидел хоть одного — тогда, может, что-нибудь путное напишешь.
В конце концов полузадушенного и помятого поэта у сталкера отобрали и выдали обоим по кружке браги — за моральный ущерб.
— И так всегда! — горестно вздохнул поэт. — Темные люди, не понимают искусства.
Но почему-то особенно заинтересовал Нюту рассказ одного паренька о таинственной женщине-убийце.
— Говорят, она с Китай-города, из логова бандитского. Было у нее шесть пальцев на одной руке и уши волосатые — вроде как у зверя. Но до поры до времени была как все. И вдруг однажды ночью троих человек зарезала и сбежала. Охотились за ней, конечно, но она всем глаза отводила. Я так думаю — мало того, что мутантка, она, наверное, еще и ведьма. С нечистой силой знается, потому и удается ей морочить добрых людей, скрываться. Глазища у нее желтые, зрачки, как у черта, а на руках когти длинные, железные.
Кошка вздрогнула. Вот, значит, как рассказывают теперь эту историю «добрые люди» вроде тех, что отрубили ей шестой палец. А она не может даже слова сказать в свою защиту.
— Пойдем, тебе пора ложиться, — затормошила она Нюту.
— Нет, я еще хочу послушать, — закапризничала та.
— А еще умеет эта шалашовка глаза отводить и до поры до времени обычной теткой прикидываться. Ну, вот навроде тебя, — и парень ткнул в Кошку пальцем. — А прозвище ей… — тут рассказчик вскрикнул — Кошка будто случайно толкнула под локоть его соседа, и кипяток плеснул парню на ногу.
— Ты что, ненормальная?! — заорал он и замахнулся на нее. Тут уж Нюта сама поспешила увести подругу поближе к палатке. Но слух у Кошки был отменный, и до нее долетало:
— …оборотень и есть! Мать-то ее, вроде как, не человеком была. Дескать, какой-то сталкер нашел ее на поверхности, в каком-то подвале, в логове кошачьем. Кошки-то теперь тоже стали не такие, как раньше, прямо скажу, — страшные теперь стали кошки. Говорят, их раньше дрессировали на потеху, и такие они стали умные, только что говорить не умели. А так все понимали почище людей. После Катастрофы сбились они в стаю, и человеку в тех краях, где они орудовали, лучше было уже не появляться. Тот сталкер случайно наткнулся на логово кошачье и увидел в нем среди котят младенца. Сразу-то не заметил, что у младенца уши острые, мохнатые. Думал, обычный ребенок, и с собой забрал. А получилось — оборотень самый натуральный. Когда подросла она, кровь и дала о себе знать. Не каждая ведь баба на мокрое дело решится. Ее так просто и не убить, только если пулей заговоренной…
Кошка кусала пальцы, чтобы не завыть от тоски. У людей словно талант такой — наступать на больное место, даже не подозревая об этом. Или они что-то чувствуют? А в том, что Петровна свою историю рассказала нарочно, у нее даже сомнений не было. Просто, чтоб Нюте жизнь раем не казалась. Мол, не воображай о себе: хоть ты и называешься героиней, а сама такая же, как мы, и так же будешь рожать, как все бабы. И еще неизвестно, как ты с этим обычным делом справишься и кого на свет произведешь.